Константин Радов - Жизнь и деяния графа Александра Читтано. Книга 5

Враждебных чувств ко мне она не питает. Уступила давлению шляхетства… Ну, при такой всеобщей ажитации — сие, пожалуй, от нее не зависело. Пришлось уступить, дабы собственный трон не зашатался. За полгода дворянская ненависть, разумеется, совсем не прошла — но, я надеюсь, сильно остыла. Врагам моим при дворе их кратковременное торжество не принесло счастья: на другой же день они с удвоенной яростью схватились между собою, и кое-кто вскоре начал задумываться, не лучше ли будет отправленного в деревню графа как-нибудь в столицу вернуть.

А жизнь во дворце — скучна невыносимо! Балы, танцы, застолья радуют душу после тяжелых долговременных трудов, как бывало при отце государыни; каждодневные же праздники скоро надоедают и обращаются в унылую повинность. В затхлой придворной атмосфере любая свежая новость, даже сплетня, привлекает внимание неизъяснимое. И тут, представьте, глава Тайной канцелярии расскажет, что у Читтанова в деревне люди по воздуху летают… Да еще, что придумано такое чудо нарочно для Ея Величества потехи! Женское любопытство, это, знаете ли, в некотором роде стихия. Праматерь Ева из-за него такого натворила… Словом, возвращение мое в ближний круг при сем обороте произойдет неминуемо и очень быстро.

Так что, был резон торопить работников, сколь возможно. Семка Крутиков сам трудился, как каторжный, часов по шестнадцати в сутки, да и мальчишек гонял совсем не по-детски. От школы я их освободил, приказав учителю потом устроить для «птичьей команды» отдельные занятия.

Впридачу к удлинению ледяного желоба, нашлось средство ускорить разгон. Опорные салазки птицы заменили отдельными (вернее, отделяемыми) санями с окованными железом полозьями. В основание оных саней заложили десятипудовую доску литого свинца. Хоть великий Галилей и установил независимость десцендитного стремления тел от их веса, сие справедливо лишь для случая, когда противление воздуха ничтожно мало. У нас же, при шестисаженном размахе крыльев, оно огромно: главная-то задача в том и состоит, чтоб заставить воздух держать всю конструкцию, вместе с человеком. Разумеется, без свинцового груза.

На сей раз аппарат привязали тонким линьком за хвост к перекладине деревянной горки — чтобы никаких перекосов.

— Готов, Алексей?!

— Погодите, разберусь со шкотами. Скажу, когда пускать.

Натянулись бечевки, оканчивающиеся петлями в руках наездника. Полотняный хвост чуть пошевелился, повинуясь: вверх-вниз, вправо-влево, с поворотом… Теперь проверить растяжки, связывающие низ корзины с крыльями, примерно на трети длины оных: они тоже бегучие и привязаны к стременам на ногах. Позволяют перемещать центр тяжести вбок и управлять, таким образом, креном… Эх, маловато у человека конечностей, еще бы пару…

— Пускайте!

Напряженные пеньковые волокна без усилия разошлись под острым, как бритва, лезвием ножа, и освобожденная машина устремилась вниз по крутому, мало не отвесному, склону. Свинец не зря заложили: вместо прежней корабельной неспешности, аппарат усвистал под гору, как ядро из пушки. Даже страшно стало за парня. Чуть кренится, похоже… Сейчас кувырком пойдет! Нет, выровнял! Качнулись полотняные крылья, освобожденные санки с устрашающей скоростью вылетели на лед реки, крутясь на ходу… А несколькими саженями выше стремительно и плавно скользило, не касаясь поверхности, невиданное от века творение человеческих рук.

Наваждение длилось четыре или пять секунд, не больше. Чуть довернув по руслу, артифициальная птица подняла и растопырила хвост, задела грудью-корзиной снежную целину и утонула в туче морозной пыли. Из множества глоток (поглазеть собралось немало зевак) вырвался одновременный удивленно-восторженный крик. Народ посыпался с кручи, как горох из рваного мешка. Черт с ними, лишь бы мне мальчишку на радостях не помяли!

Толпа расступилась (опять я последним подошел). Алеша, с виду заметно ошалевший, взял себя в руки, одернул армяк и доложил почти по-воински: дескать, полет исполнен, при нисхождении на землю порвано полотно на левом крыле и на хвосте, а каркас цел. Да еще блоки отломало и шкоты запутались, — так их все одно переделывать надобно, потому как толку в них мало: тянешь, тянешь, а птица не слушается! Мол, он уже придумал, как правильно сделать.

— Завтра об этом. Андрон!

Бурмистр вынырнул из-за моей спины в то же мгновение. Чует, когда может понадобиться.

— Найди батюшку, от моего имени закажи благодарственный молебен Господу.

— За что — благодарственный, Ваше Сиятельство?!

— За то, что разум дал, а не оставил дураком, как многих прочих!

После начального успеха очевидно стало, сколь убога, непрочна и уродлива созданная под водительством Семена летучая монстра. Для глухой деревни — сойдет, а государыне показывать… При следующих опытах ни Алеша, ни другие ребята и близко не смогли подойти к сорокасаженной дальности полета, достигнутой в самый первый раз. В лучшем случае, получались короткие подскоки, впрямь напоминающие об усилиях домашних кур стать на крыло. Мужики-то, видно, не зря потешались! Причина сего безобразия открылась довольно-таки быстро: полотно слегка растянулось. Паруснику сие не вредит, летающей машине — увы… Перешили, пропитали ткань олифой — стало получше. Но ненамного. И вообще, веры в успешный показ многажды латанная после неоднократных падений птица совершенно мне не внушала. К тому же, приготовленный когда-то китайский бамбук нашелся: десять лет он дожидался моего запроса на складе фактории в Ливорно. Корабельный ход между Кафой и медитерранскими портами не прекращается даже зимою, сообщение Крыма с Москвою столь же регулярно… В общем, возы пришли в Бекташево как раз ко времени. Крестьяне щупали, дивились: с виду солома соломой, а толщиною в хорошую жердь! Шелк и шеллачную смолу доставили тем же караваном.

Вот теперь пришлось и мне впрягаться. Натоптанная тропка закончилась; многоразличные огрехи конструкции вылезли наружу. Правили оные, можно сказать, на лету — испытывая свежевыдуманные решения сначала на старой, полотняной, птице, чтобы потом наиболее удачные из них применить уже на новой, шелковой. Спорили, как лучше сделать, до хрипоты. Кто господин, а кто холоп; кто многоопытный старец, а кто юнец сопливый, — совершенно в этих спорах не вспоминали. Алешка встревал во все детали, причем большею частью по делу. Парень выказывал непостижимое чутье по части лавирования в воздушных струях, коему просто неоткуда взяться у существа, ходящего по земной тверди. Ужели правы суеверы, и наши души спустились в сей бренный мир с небес, из обители крылатых? Глядя на этого отрока, вполне можно было поверить.

Совсем немного времени не хватило. За три дня до Сретения прискакал взмыленный фельдъегерь, выхватил из сумы легкомысленное письмецо в несколько строк. «Любезный Александр Иванович, душевно буду рада видеть Вас у себя в Москве на Масленую… Надеюсь узреть Ваши новые инвенции, о коих уже земля слухом полнится». Клюнула рыбка! Да вот беда: Пасха нынче ранняя, масленичная неделя вот-вот начнется… Коли фельдъегеря пустить вперед, чтобы готовил подставы, и гнать тройки нещадно — пожалуй что, успею… Машину соберем и доделаем на месте, только ведь не испробована, дьявол! Ладно хоть, Москва: там Воробьевы горы поблизости. А то два года в древнюю столицу не езжала. Санкт-Петербург же для показа моих птичек совсем не годен. Разве что, научусь конной упряжкой их поднимать…