Константин Радов - Жизнь и деяния графа Александра Читтано. Книга 5

Так что, полозья побоку: надобно иное. Разумеется, механические подобия птичьих ног мастерить незачем: конструкция из множества рычагов и пружин вышла бы монструозной по сложности, неподъемной по весу и едва ли годной для передвижения. Кто бы ни творил в нашем мире жизнь, божественный разум или слепая натура, — идея неограниченного вращения этой созидающей силе осталась чужда. В то же время, инженерная мысль преимущественно на этом принципе все и строит. Оставя пока в стороне прожекты артифициальных птиц, опирающихся на легкую кожаную лодку и поименованных мною «гуси-лебеди», велел юной команде заняться подбором приемлемого размера колес, в сочетании с наименьшим весом, и поиском лучшего способа крепления оных к машине. При шестисаженном размахе крыльев, мнилось уместным использовать упругую бамбуковую перекладину длиною не менее двух сажен, пропущенную где-нибудь под сиденьем летуна, чуть впереди центра тяжести. Прочность и гибкость этой колесной оси тоже следовало выбрать достаточные без излишеств. Чтобы не ломать дорогостоящую и уже испытанную в полете «Шелковую птицу», ребятам поручено было собрать ее нелетающую копию, тождественную по каркасу, но обтянутую простой парусиной, и ее уже таскать по степи за упряжкой, меряя усилие на крюке пружинным прибором, сделанным по инвенции славного Роберта Гука. В следующем ряду экспериментов предполагалось, закрепивши хвост на шарнире, ронять сию модель передней частью на колеса, раз от раза увеличивая высоту.

В моем собственном тесном содействии при этих нехитрых опытах нужды не обреталось; довольно было кратких ежевечерних докладов. Тем паче, сразу по прибытии нашем в Крым нашлось множество несравненно срочнейших дел. Во-первых, поместье крымское, пробывши несколько лет без присмотра, оказалось для обитания негодным. Из дюжины семей неаполитанских виноделов, водворенных близ руин древней Поссидимы, большая часть сбежала назад в Италию, обругав на прощанье крымский климат, якобы не подходящий для лозы по причине жутких зимних морозов. Что у соседей виноград не вымерз, ничего в их глазах не значило. Переселенцы, которые остались, о своем упорстве пожалели, потому как на деревню напали разбойники. Бог весть, какие именно: кто уверял, что татары, кто говорил о русских дезертирах — только уцелело лишь два семейства, сумевших на лодке уплыть в Кафу. Остальных — кого вырезали, кого угнали в плен; жилища спалили. В моем недостроенном палаццо подожгли стропила, отчего крыша рухнула вовнутрь, засыпав комнаты битой черепицей. Толстые стены из местного известкового камня не пострадали, разве что слегка закоптились; но жить в доме стало невозможно. Ввиду сего, разместились по-походному, в армейских полотняных шатрах. Нападение произошло сравнительно недавно, на исходе минувшей зимы. По вероятию, негодяи все еще оставались в ближних окрестностях и готовы были, при случае, повторить успешный набег. Предотвращением сей возможности пришлось заняться в самую первую очередь. Благо, для обращения к властям далеко ехать не требовалось: высшие губернские чины имели обыкновение начало лета встречать в Кафе, предпочитая пыльному Азову цветущий черноморский берег.

Любой превосходительный или высокопревосходительный чин, приезжая в провинцию, обязательно визитирует всех значимых в местном масштабе персон. Либо у себя принимает, по обстоятельствам. Это ритуал непременный, как у кобелей при встрече — обнюхаться. Не обязательно в самый первый день, но, чуть отдохнувши с дороги, будь готов меряться полномочиями. Формально у меня таковых вовсе не имелось. Отправляясь из Санкт-Петербурга в сельское изгнание, я сложил с себя многочисленные государственные должности, коими был обременен. Разумеется, сложил по собственному прошению и в связи с нездоровьем. Ни один вельможа, будь он здоров, как племенной бугай, не станет спорить с подобною формулою. Альтернативой служит отстранение грубое и суровое, возможно — с отдачей под арест. Среди прочего, простился со званием генерал-губернатора Азовского, коему также подчинен Крым. Новый начальник губернии назначен не был (случается, и более важные вакансии годами в нашем отечестве пустуют), а вице-губернатор Петр Васильевич Измайлов затаил обиду на канцлера, что не дал усесться на это место. Бестужев получил в его лице еще одного непримиримого врага.

Впрочем, сие не означало безусловного дружелюбия к графу Читтанову. Бывший подчиненный и против меня успел скопить изрядную такую кучку камней за пазухою. Лучшее, на что можно было с его стороны надеяться, это пресечение разбоя в пределах добросовестного исполнения должности.

Беседовали мы, тем не менее, вполне приятельски. Из далекой южной провинции столичные интриги видятся смутно. Генерал-фельдмаршальский чин у графа не отнят, стражи за спиною и кандалов на запястьях не видать… Не значит ли сие, что домыслы об опале ложны, и он действительно отошел от дел по болезни? Возраст весьма почтенный! Но хоронить рановато: по виду, вполне себе бодр, и даже если навлек высочайшую немилость, женское настроение переменчиво…

— Прости, Александр Иванович, но без прямого распоряжения надлежащих инстанций ни единого солдата дать не могу.

На лице вице-губернатора ясно читалась опаска, что гость приехал в Крым с единственной целью: для повышения собственной значимости, возжечь очередную войну с турками.

— Петр Васильич, пойми меня правильно. Вовсе нет нужды передавать какие-либо войска под мою руку, тем более что для очистки местности вряд ли потребуется свыше полубатальона пехоты, с толковым майором во главе, да пара сотен иррегулярной конницы. Опускаться на такой масштаб, после начальствия над большими армиями, как-то неинтересно и отчасти даже срамно. Назначь офицера, коему вполне доверяешь. Я же, со своей стороны, готов дать слово чести, что не стану вмешиваться в его распоряжения, тем паче — склонять к действиям, способным ухудшить наши отношения с Портой.

— А с крымским ханом?

— Ежели разбойничали ханские подданные… Так пускай хан их ловит, сыскивает, да казнит. Не желает — придется нам эту обязанность брать на себя. Как иначе?! Потачки давать нельзя! Сам знаешь: недостаток жестокости в правлении здешние народы сочтут за постыдную слабость. На шею сядут, и ножки свесят! Моментально! Хотя, уверен, если послать Арслан-Гирею запрос — он ответит в точности подобно предшественнику своему, Селямету. Дескать, мои люди все дома, печеных жеребят кушают, кобыльим молоком запивают; а что за сучьи дети под Кафой разбой творят, знать не знаю и ведать не ведаю… Да что я тебе рассказываю: вместе ж сию переписку вели!

— И все же, Александр Иванович… Тут надобно хорошенько подумать, чтобы не оказаться нам виноватыми пред государынею…