Константин Радов - Жизнь и деяния графа Александра Читтано. Книга 5

В сравнении с ново-голландской благодатью, индийские дела внушали больше тревоги. Тут мы взялись пихаться локтями с просвещенными европейскими нациями. А силенок-то на сие не хватает! В Индии Россия выглядит пигмеем рядом с такими гигантами, как Голландия и Англия. Хотя на другой стороне материка соотношение могущества абсолютно иное, дипломатия наша не умеет сей авантаж должным образом использовать. Или не хочет: если говорить об Алексее Петровиче Бестужеве, это слово будет точнее. Все попытки вовлечь его в мои дела натыкаются на полную незаинтересованность. Предложишь купить пай в одной из компаний — так жалуется на безденежье (а откуда взяться деньгам, если он живет на широкую ногу и свое годовое жалованье способен за один вечер в карты проиграть?) Дарить акции — дурной прецедент, да и не удержатся они у Бестужева. При первой оказии продаст или проиграет. Ну, нет у человека вкуса к прибыльным финансовым операциям! И государственного взгляда на коммерцию — тоже нет.

И все же, выбирая между вице-канцлером и сворою франкофилов, алчущих его растерзать, я не испытываю ни малейших колебаний. Следует лишь только подумать, как обменять свою поддержку на ответное содействие моим колониальным прожектам. И не продешевить! А еще — не медлить! Наискорейше нужно объявить в Гааге, что любые враждебные действия против русских в Ост-Индии или на морях повлекут за собою действенные репрессалии против голландской торговли в России. А то разговоры на заседаниях директоров Verenigde Compagnie звучат весьма задорные. Зря, что ли, шпионов держу?!

С Бестужевым у меня много противоречий, но найдутся и пункты согласия. С маркизом де Шетарди — ни одного. Любой парижанин, интересующийся иностранной политикой, ежели разбудить его посреди ночи, да и спросить: «что делать с русскими?», моментально ответит: «загнать обратно в сибирские леса, дабы лишить влияния в европейских делах». Таково всеобщее мнение. Маркиз, как и прочие, сию глупую мечту лелеет. Вот, странно: французы в повседневной жизни, наверно, самый приятный народ. Изобретательный, живой, остроумный. Министры королевские — тоже отнюдь не чудовища. Но политика, которую они ведут, прямо гнусна и омерзительна. Постоянный, хотя и не всегда формальный, союз с турками, бесцеремонные попытки диктовать свою волю всем иным державам, несносные амбиции… Тут, видимо, действует логика положения. Власть, вообще, опьяняет: испытание гордыней — самое тяжкое. Когда некое могущественное государство претендует господствовать над миром, его деятелей сия чума поражает стократ сильнее, чем обычно, и совершенно лишает чувства меры. Британцам эта заносчивость тоже не чужда; за Россию же я готов молиться, чтобы милосердный Господь избавил ее впредь от подобной заразы.

Справедливости ради, должен признать, что гордые потомки галлов вообще-то имеют повод на нас дуться. В недавней войне за польское наследство рейнский theatrum belli был для них ареною славы, на италийском — полному триумфу помешали только распри между союзниками, а вот в самой Польше народная гордость французская получила звонкую пощечину. Поддержанный Людовиком претендент — и не кто-нибудь, а его собственный тесть, воцарившийся было в Варшаве, принужден был бежать в холопском платье, спасаясь от русских, предводимых Минихом. Ответить на сию обидную оплеуху случая не подвернулось. Разумею, действием ответить. Что же касается словес… Пускай злобствуют: брань, говорят, на вороту не виснет. Если в Париже рисуют «московитов» тупыми и ленивыми варварами, кому от этого хуже? Думаете, нам? Ошибаетесь! Чем сильнее облик врага в вашем представлении искажен злобой, тем больше вы наделаете ошибок в противоборстве с ним. Вот интересно: понял или нет Шетарди, что своими интригами достиг результата, обратного желаемому? Русский гигант не задремал в азиатской праздности. С удовольствием почесав кулаки о самонадеянных шведов, он лишь задумался на мгновение: кого из недругов следующим бить?! Теперь, главное, постараться, чтобы этот выбор был правильным.

Передача дел на юге затянулась. Преемник мой, фон Штофельн, стяжал немалую славу в прошлую турецкую войну, отличившись при обороне Очакова от десятикратно превосходящих турок. Боевой генерал: деятельный, храбрый, умелый — не какой-нибудь придворный угодник. Но вот касательно исторических задач России, вкупе с проистекающими из них особенностями подготовки к будущей войне, — тут он мало что понимал. Правду говоря, мои усилия по закладке и наполнению провиантских и амуничных магазинов и подготовке перевозочных средств (ластовых судов, большей частью) непосвященному человеку должны были казаться чрезмерными. Единственный способ уберечь эти начинания от гибели заключался в детальном знакомстве нового главного командира с затеянными прожектами и составлении подробного плана, как вести оные дальше. Сие пробуждало в душе генерал-поручика присущий его нации педантизм и давало некоторую надежду на сохранение верного курса в отсутствие рассчитавшего его штурмана. Не скажу «капитана», дабы избегнуть чрезмерных амбиций. Понятно, что однолично управлять политикой империи я не мог. Да и никто не мог: даже сама государыня. Важнейшие решения были итогом длительной борьбы соперничающих сил. Каким окажется этот итог, сказать заранее никакой провидец не сумел бы.

К тому же, хотелось дождаться султанского ответа на разорение Гелин-Ишика и Суджу-кале. Ну, как Порта все же решится на войну? Переполох в Константинополе вышел знатный. Великий визирь Сеид Хасан-паша призвал нашего посла Вешнякова, кричал и ногами топал, но более ни на что не осмелился. Первый натиск Надир-шаха османы сдержали (с потерею двух пограничных крепостей), однако ясно было: персидский воитель только умножит свой напор. Ссориться в такой момент еще и с Россией — для турецкой державы смерти подобно.

Ну, а если визирь сие понимает, так почему бы не надавить сильнее? Переговоры о подданстве черкесов и о морской торговле застопорились, покуда мы воевали с Швецией. Ничего удивительного: известно, что при неимении у государства готовой к делу армии, с его дипломатами никто не станет толковать о мире. Теперь, когда я совершенно ясно показал способность русских к наступательным действиям (даже в ограниченном составе войск, без полков, расквартированных на севере), туркам пришла пора подумать: не лучше ли по-хорошему договориться, уступив малое, чтобы не потерять большое?

Вешняков, состоявший со мною в регулярной корреспонденции, вполне сие мнение разделял — однако ж, инструкции он получал от Бестужева и следовал им весьма дотошно. Все, как и надлежит, ибо не может приграничная губерния посягать на прерогативы центральной власти. Решать сии дела следовало в столицах. Как только фон Штофельн вник в перешедшие к нему обязанности, а в Приазовье установился зимний путь — я сел в кибитку и, сопровождаемый полуэскадроном конных егерей, отправился на север. Эскорт, конечно, замедлял путешествие, но без него никак: разбойников на Руси завелось такое множество, что под Воронежем и Тамбовом они бродили сотенными шайками. Малым числом не отобьешься.