Виктор Тюрин - Смерти вопреки: Чужой среди своих. Свой среди чужих. Ангел с железными крыльями. Цепной пёс самодержавия [сборник litres]

– Вы понятно и хорошо мне все объяснили. Спасибо вам большое. А это как… Излечимо?

– Я не доктор, Светлана Михайловна, а теперь, извините, мне надо идти. Голодный – сил нет.

– Одну секунду! Сергей Александрович, вы не хотите пойти в «Привал комедиантов»?

– Куда?!

– Это такой театр-кабаре. Он пару месяцев как открылся. Попасть туда – почти невозможно, но папа сумел достать три входных билета. Вы как?

– Несколько неожиданное предложение.

– Я собиралась идти с Валентином и подругой, но та… внезапно заболела. Теперь один билет пропадает.

– Схожу. Где и когда?

– Завтра вечером. Представление начнется в семь тридцать. Марсовое поле, дом семь.

– Где встречаемся?

– Приходите к нам в шесть.

– Договорились. До свидания.

«К середине 1916 года почти в каждой семье люди или носят траур по своим родным, павшим на поле брани, или думают о близких, воюющих на фронтах. О скорой победе давно уже никто больше не говорит. Начальные успехи наступления Брусилова на австро-венгерском фронте были лишь временным подъемом духа народа. Англичане и французы не торопятся атаковать, зарывшись в землю. Отгородившись от немцев десятками рядов из колючей проволоки, они ничего не предпринимают, чтобы оттянуть хотя бы часть неприятельских сил с русского фронта. Атаки «в штыки» и голой шашкой против превосходящего по вооружению германца обходятся русским войскам очень дорого, так как не хватает винтовок, патронов и снарядов, не говоря уже об элементарной организации тыла, нехватке медикаментов и перевязочных материалов. Но это только полбеды, так как в тылу русских войск развернуто свое, только политическое, сражение. Здесь партии различного толка воюют за умы народа, растлевая его, толкая на борьбу. Стачки, митинги, прямой саботаж. Это притом, что русский народ, который так и не понял, зачем нужна эта война, все же воспринял ее словно бедствие, подобно большому пожару, который надо было тушить всем миром. Пришла беда – дадим ей отпор! Но бороться надо всем, как на фронте, так и в тылу, на пределе сил. Простым людям надо показать жертвенную готовность верховной власти пойти на все ради России, а что они видят вместо этого? Вялость, неуверенность и равнодушие в высших правительственных кругах и министерствах. Резкое возвышение неизвестно откуда взявшихся людей, которые занимают ответственные и важные посты в государстве, обходя знающих и уважаемых людей. Великие князья, за исключением геройской гибели князя Олега Константиновича, ничем себя не проявили, предпочитая оставаться в Петрограде и ничего не делать. В высшем придворном кругу не перестают плестись интриги за положение при дворе, за влияние и за материальные интересы. Все это создает благодатную почву для разного рода самых невероятных и в большинстве своем лживых слухов. Причем они, передаваемые из уст в уста, настолько искусно переплетены с правдой, что только наблюдательный и думающий человек мог задуматься о том, что это непросто народные выдумки, а самая настоящая агитационно-провокационная война, ведущаяся «патриотами» России. Все идет в ход. Распутин. Нехватка сахара и хлеба. Императрица – немецкая шпионка. Цель всех этих слухов и нашёптываний совершенно ясна. Расшатывание умов. Подготовка к свержению власти. Народ, подавленный поражениями на фронте, потерями родных и близких людей и нехваткой продовольствия, склонен к поискам причин своих несчастий, а социалисты всех мастей уж постараются направить его в нужном направлении. Император, вы – безвольный человек, ваши представления о людях, составляющих окружение, не соответствуют действительности. Вы верите болтунам и пустозвонам, а они вас предадут, сделают жертвенным агнцем на алтаре буржуазной революции. Да хоть бы этим кончилось, государь! Ведь ничего у них не получилось, потому что, крича с трибун «Долой самодержавие!», Гучковы и Милюковы расшатали не основы самодержавия, как считали, а всю страну. Итог сказал сам за себя. Война, трудности, разброд и шатание спровоцировали кровавый и жестокий бунт, который сумели направить в нужное русло революционеры, появившиеся в нужное время. Хм! Речь неплоха, но… неправдоподобна для слуха императора. Он по-другому смотрит и видит Россию, какой ему хочется ее видеть. Славные солдаты, желающие умереть за веру и отчизну. Добрые крестьяне, почитающие царя-батюшку. Прямо королевство кривых зеркал какое-то! Все! Хватит мыслить. Они уже выходят»

Придя немного раньше назначенного времени, заходить в дом я не стал и, остановившись недалеко от входа, продолжил репетицию речи, которую готовил для императора. Следующая наша встреча, судя по всему, должна была определить, внимет царь моим доводам или останется верен своим принципам.

Калитка в воротах отворилась в пять минут седьмого, пропустив сначала девушку, а за ней подпоручика. Тот слегка прихрамывал, опираясь на трость. Мне сразу показалось, что он слегка пьян. Когда они подошли, мои наблюдения подтвердились в виде мутного и злого взгляда, а также запаха. На груди парадного мундира висел крест. Подпоручик окинул меня злым, презрительным взглядом с ног до головы, а затем заявил вызывающим тоном:

– Вы, милостивый сударь, почему не на фронте?!

Не обращая на него внимания, я поздоровался с девушкой, после чего она растерянно представила меня своему спутнику:

– Валентин, это человек, о котором я тебе говорила. Сергей Александрович.

– Так вы мне так и не ответили на мой вопрос?! – не отводя от меня злого взгляда, резко выкрикнул Валентин.

– Валентин, перестань сейчас же!

– Погодите, Светлана Михайловна, – и я повернулся к ее жениху. – Кто вы такой, чтобы задавать мне подобные вопросы?

– Я тот, кто проливал кровь в окопах, пока ты просиживал штаны в тылу! Это тебе понятно?! Крест у меня на груди и трость в моей руке дают мне право спрашивать любого шпака, почему он не на фронте! Я достаточно ясно выразился?!

– Вполне. И чтобы успокоить ваш патриотизм, скажу: я поручик в отставке. Имею два креста и два ранения. Вы удовлетворены?

– Вы… фронтовик?! Почему вы мне сразу не сказали?! На каком фронте воевали, поручик?!

– Об этом как-нибудь потом, – я повернулся к девушке. – Мы не опоздаем?

– Да-да, идемте! Хотя спектакль начинается в половину восьмого, лучше прийти пораньше. Мы сможем выбрать себе места получше.

Его взгляд на окружающий мир, на который подпоручик теперь смотрел через призму войны, виделся ему черно-белым. В каждом штатском мужчине, который попадался нам по дороге, ему виделся трус и дезертир. Он говорил об этом громко, во всеуслышание, бесцеремонно отвергая робкие попытки девушки успокоить его и перевести разговор на более легкую тему. Он много говорил о патриотизме, братьях по оружию, о тяжелых условиях, которые закаляют мужчину. Слушая его, мне нетрудно было понять, что война сломала его, превратив в озлобленного, зациклившегося на войне человека. Теперь мне стало понятно, почему девушка пригласила меня пойти на спектакль, а не свою подругу.