Виктор Тюрин - Смерти вопреки: Чужой среди своих. Свой среди чужих. Ангел с железными крыльями. Цепной пёс самодержавия [сборник litres]

– Я поеду домой.

– Погоди. Вместе поедем, – сказал Пашутин, после чего стал отдавать команды: – Унтер-офицер Бабахин! Этих двух бандитов под усиленным конвоем доставить в жандармское управление! Головой за них отвечаете! Подпоручик! Организовать охрану подвала до прихода саперов и следователя! Затем все изъятое доставить в управление!

– Так точно, ваше высокоблагородие!

– Будет исполнено, господин подполковник!

Разбудила меня трель дверного звонка. Я чертыхнулся, встал, набросил халат и пошел открывать дверь, а по пути глянул на часы, висевшие на стене. Стрелки показывали пять минут седьмого. На пороге, в чем у меня не было сомнений, стоял Пашутин. Он был небрит, глаза запали. Спрашивать о его виде не стал, так как знал, что подполковник эту ночь провел в жандармском управлении.

– Ну что?

– А ничего! – зло и резко ответил он мне. – Ничего не сказали!

– Погоди! Как…

– Дай пройти, или ты собрался меня на пороге держать! – Он был зол и не сдерживал себя. Я посторонился, пропуская подполковника в прихожую. Закрыв дверь, я спросил:

– Есть будешь?

– Еще как! У Сашки Мартынова кроме чая и коньяка ничего нет!

Мы вошли в комнату. Я внимательно посмотрел на него. Пашутин нахмурился под моим взглядом, потом отрицательно покачал головой и нехотя произнес:

– Нет и не было никакой связи у Арона с какими-либо жандармами, хотя спрашивали их… в достаточной степени профессионально. План, оружие и деньги на подготовку они получили из своего центра.

– Какого центра?!

– Мне бы тоже хотелось это знать! Сегодня ночью прошлись по трем адресам, что из них вытрясли. И что? Хозяева божатся, что, дескать, сдавали комнаты чужим людям, но те сейчас съехали. А! Проклятье! Все впустую!

– Ладно, не переживай. Садись, сейчас принесу тебе чего-нибудь перекусить.

– Насиделся уже! – недовольно буркнул он и отправился вслед за мной на кухню, рассказывая о том, что удалось узнать во время проведенного следствия.

– Знаешь, что меня сильно удивило: оружие у наших революционеров, на удивление, отменным оказалось. У городового такое не отнимешь и даже на обычном армейском складе не найдешь. Представь себе: новенькие немецкие маузеры и бельгийские браунинги, а к ним приличный запас патронов. Кстати, в подвале были обнаружены деньги, тридцать две тысячи рублей, а к ним, в тайничке под лестницей, был найден мешочек с тремя десятками золотых монет. Как тебе такой поворот, Сергей?

– Интересно, конечно, но не в этом суть. Их хозяев мы так и не нашли. Это очень плохо, Миша.

– Какой-никакой, а результат есть. Бандитов все же взяли. Да-с. Вот только, что мы с Мерзлякиным делать будем? Ему на виселицу не резон идти, да и человек он опытный. Упрется на допросах: дескать, ни к чему непричастный, а ротмистр Неволяев, подлый человек, хочет меня оболгать. С Бурлаком он вообще никаких дел не имел. Вот и попробуй, докажи обратное!

– Придется мне с ним лично поговорить. Другого выхода пока не вижу.

– Это не выход, Сергей. Видел я, как ты вчера смотрел на Арона. Готов был его с грязью смешать! Нет! Тут надо думать. Крепко думать! Вот только, чем его можно запугать, чтобы он дал показания?!

– Запугать? Да виселицей. Каждый человек смерти боится, так что… Хм. Интересная мысль. Знаешь…

Не успел я договорить, как затрезвонил телефон. Звонил Мартынов. Он сообщил, что Мерзлякин срочно выправил себе отпуск по состоянию здоровья.

– То есть решил удрать, – подытожил я его слова. – Когда он собирается в этот самый отпуск?

– Через два дня. Предваряя ваш вопрос, скажу: направление его на лечение подлинное. Камни в почках, сердце, язва. Так что…

– Спасибо, Александр Павлович.

Мартынов явно хотел услышать от меня не эти слова и, видно, поэтому некоторое время выжидал, что я еще что-нибудь ему скажу, но не дождался.

– До свидания, Сергей Александрович.

Голос у него был расстроенный. След, ведущий от Арона к заговорщикам, на который возлагалось столько надежд, оказался ложным. Он, как и мы, знал, что заговорщики, а это вполне возможно, могут прямо сейчас готовить новую акцию. И для разнообразия начать с генерала.

– До свидания, Александр Павлович.

Повесив трубку, я сел за стол.

– Что нового тебе сказал Мартынов?

– Мерзлякин уходит в отпуск по здоровью. Через два дня.

– Сбежать задумал, мерзавец! Так что ты там хотел сказать?

– У тебя случайно нет знакомой старушки по имени Смерть? Она любит гулять в саване, с косой на плече.

Таких больших и удивленных глаз у Пашутина мне еще не доводилось видеть.

Если раньше Мерзлякин старался поддерживать физическую форму и по возможности шел домой пешком, то последние три недели он ездил только на извозчике, причем с револьвером в кармане. Зачем он перекладывал каждый раз револьвер в карман шинели, а затем всю дорогу сжимал потной ладонью рукоять оружия, он и сам не знал, так как не собирался отстреливаться и уж, тем более, кончать жизнь самоубийством при аресте. Просто в какой-то момент он решил, что так ему будет спокойнее, но уже в следующую минуту понял, что это ничего не дает, а привычка все равно осталась. Кроме этого, за определенную мзду он договорился с местным приставом, и теперь днем и ночью перед воротами дома, где снимал квартиру подполковник, дежурили городовые.

С того момента, как он узнал о провале покушения на царя, в нем поселился страх. Бессонные ночи сменялись кошмарными снами, выматывающими душу, натянутые до предела нервы заставляли вздрагивать его каждый раз, когда начинали резко и громко стучать в дверь его кабинета. Временами страх срывался с поводка, и тогда он начинал видеть в сослуживцах или в прохожих на улице агентов, готовых его схватить и арестовать. Все чаще ему снился безликий палач, надевающий ему веревку на шею, которая сама собой начинала сжиматься, и тогда он просыпался в холодном поту, с бешено колотящимся сердцем. Раньше он с равнодушием относился к погоде, а сейчас нависшие над головой сизые тучи его угнетали, усиливая тем самым его внутреннюю тревогу. Все это вместе давило на него, натягивая до предела нервы, не давая нормально жить, поэтому он все чаще стал прикладываться к бутылке, стараясь заглушить алкоголем растущую внутри него тревогу. Он не мог не видеть, что находится на подозрении, но при этом знал, что против него ничего нет, кроме тех показаний, что даст ротмистр. Но они голословны. Нет ни конкретных улик, ни обличающих документов. С другой стороны, он знал методику допросов… Именно поэтому он выбил себе отпуск по состоянию здоровья. Сначала поедет в Финляндию, на молоко и творог, как предписал ему его врач, а затем, через пару дней, тайный переход в Швецию – и прощай, Россия!