Дмитрий Абрамов - Большой Песец [litres]

Два-три дня и дивизия осталась без ПВО и артиллерии. Теперь русские начали нас безнаказанно бомбить. И хорошо если обычными бомбами. Были у них такие бомбы, что даже снег от них горел. Ага. Напалм. И были бомбы объёмного взрыва. Не укрыться от них было даже в бункере. Хорошо, что видимо у русских таких бомб тогда было ещё не много и нам не часто от них прилетало. За три дня выбомбили у нас все склады. Большую часть техники пожгли. Хорошо, что лошади в дивизии были. Немного, но были. Когда продсклад сгорел, мы лошадей стали есть. И тут у нас в тылу опять финны объявились. Пришли от них парламентёры. Предложили сдаваться. Не, не финнам. Финны нас должны были сразу русским передать. Если не сдадимся, то на завтра назначен штурм. При чём совместный русско-финский.

Парламентёров расстреляли. Наш комдив группенфюрер Кляйнхайстеркамп принял решение идти на прорыв. Ночью пошли в атаку на финские позиции. Пошли все кроме раненных, их оставили, машин ведь у нас почти не осталось, не на чем их было вывезти. И это похоже были самые удачливые счастливчики из нас. Уже через день они были в русском госпитале. Это я много позже узнал. Им не пришлось пройти через, то что вывалилось на нашу долю.

Нас было чуть более шести тысяч. Ночная атака. Рукопашная схватка. Резня. Финнов мы смяли. Когда русские поняли, что мы пошли на прорыв и финны не справляются с нашей атакой, то они ударили прямо по финским позициям из своих «сталинских органов». Но мы прорвались. Командир дивизии погиб. Штабные тоже по большей части. Командование принял командир 12-го полка оберштурмбаннфюрер Шрайбер. Когда посчитались после прорыва, оказалось что нас осталось всего две тысячи восемьсот человек. И на всех ещё осталось шесть БТРов. И всё. Грузовики с боеприпасами и продовольствием остались на финских позициях.

Нам предстоял 350-ти километровый марш к восточному берегу Ботнического залива, до Оулу. Там вроде бы должен был быть ещё наш гарнизон 178 178 Во время ВОВ в финском Оулу располагались в том числе и немецкие тыловые учреждения. Немецкий гарнизон города насчитывал до 4000 человек. , и была надежда на его помощь. Неделя пути. Русские над нами издевались. Они вполне могли нас догнать и добить. Но их мотопехота просто шла за нами. А с воздуха нас долбила авиация, при чём в основном финская. От авианалётов мы укрывались под деревьями в лесах. Но после каждого налёта мы всё равно не досчитывались человек по сто. Никто не искал не вышедших из леса, может там и оставались раненые. Но только чем мы могли им помочь? К третьему дню марша сгорел последний БТР. Редкие финские деревушки и хутора встречали нас пустыми, брошенными домами. Мы по следам определили, что перед нами по дороге идёт автоколонна, эвакуирующая население. Скот и продовольствие в брошенных деревнях мы практически не находили. Кое-кто из нас пытался охотиться, но без существенных результатов. Один только раз посчастливилось из пулемёта завалить старого лося. Потом Шрайбер запретил охоту. Боеприпасов оставалось совсем немного.

В последних числах марта мы подошли к Оулу. И не было радости в том, что мы достигли цели. В строю осталось 1230 человек. Более полутора тысяч камрадов мы потеряли за неделю пути. За несколько километров до города, мы впервые за эту неделю столкнулись с противником. Окопы, артиллерия. Не знаю почему, но из авиации тогда отметилась всего четвёрка финских истребителей. Мы попытались сходу прорваться к городу. Ни черта не получилось. В окопах были русские, и у них было просто огромное количество пулемётов. Наша атака захлебнулась. Из атаки не вернулись почти пол тысячи солдат. Мы ушли в лес к северу от города. Шрайбер был ранен и его несли на самодельных носилках. И тут оказалось, что я остался последим выжившим командиром батальона и следующим по званию и должности офицером нашей дивизии за Шрайбером. Шрайбер приказал мне принять командование. Он сказал, что лёд в заливе ещё должен держаться и у нас есть шанс по льду дойти до нейтральной Швеции. Если бы мы тогда знали, что Швеция уже совсем не нейтральна…

Шрайбер застрелился, а я ночью вывел остатки дивизии на лёд залива. Почти двести километров до Швеции. Мы думали, что ещё пять дней пути и наши мучения закончатся. Наивные…

Все мы были одеты в зимнюю белую форму, но за время отступления она перестала быть белой. Мы были хорошо видны на льду. Нас никто не преследовал, только раза три-четыре в день прилетало звено-другое финских истребителей и развлекалось охотой на обессиленных солдат. Днём начало пригревать солнце и лёд покрывался лужами и хлюпающей снежной кашей. Ночью температура падала и начинал дуть пронизывающий, влажный и холодный ветер. Сказать, что мы устали, это не сказать ничего. Мы были измотаны до предела. Последние сухари закончились ещё в первый день ледового перехода. Иногда удавалось подстрелить нерпу и тогда её разрывали и ели прямо сырой. Каждый день мы теряли по сотне товарищей, и большую часть из них не от огня финской авиации. Солдаты просто не выдерживали тяжести пути. Они просто падали на лёд и засыпал. Помочь им было нечем, и остатки дивизии уходили дальше, оставляя умирать своих камрадов.

К концу шестого дня пути на западе показался шведский берег. Мы почти дошли. Ещё чуть-чуть. Ещё одна ночь и утром мы будем спасены. Мы так думали. Не останавливаясь мы брели почти всю ночь. И вот под утро…

Свиньи! Нам преградила путь полынья, метров сто, не переплыть, не сможем. По началу мы думали – полынья. Мы взяли правее и пошли вдоль полыньи. Она всё не кончалась и поворачивала к востоку, назад к финскому берегу. Тогда мы повернули на юг, мы шли до обеда, а полынья издеваясь над нами и не думала заканчиваться, она давала нам возможность видеть берег и не давала к нему подойти. Где-то она сужалась до пятидесяти метров, а где-то разливалась до нескольких сотен. До берега же было не более пяти километров. Всего час пути! И не было возможности его пройти. Иногда кто-нибудь из камрадов не выдерживал и бросался в воду. Никто из них не смог преодолеть эту мутную водяную пропасть. Правда один парень из реактивного артдивизиона всё же доплыл до противоположного края полыньи, но выбраться на лёд так и не смог.

Мы брели дальше на юг. Прилетел финский истребитель, покружился над нами и улетел даже не став по нам стрелять. День и следующую ночь брели-ковыляли. Сотни полторы нас осталось на ногах. Сил точно подсчитать бойцов у меня уже не было. В середине следующего дня, далеко на юго-востоке, я разглядел, в доставшийся мне по наследству от Шрайбера бинокль, корабль. Он шёл через льды на север. Мы устремились к нему. Но он не обращая внимания на нас, ломал лёд уходя на север. Ледокол. Я с запозданием предположил, что и злополучная полынья, отделявшая нас от берега является его следом.