Иван Васильев - Еще один шанс [СИ]

— Нет, — путник покачал головой и перевел задумчивый взгляд на собеседника. — В этом учебном руководстве пишут, что архитекторы и живописцы семнадцатого столетия были сплошь мужского пола и состояли в московской Оружейной палате. Именно там находились лучшие мастера по видам искусств, в том числе и живописи…

Странник с деловым видом обслюнявил палец и, перевернув страницу, хитро посмотрел на седого майора.

— Так что хочешь, не хочешь, придется твою пассию отправлять в Москву. Будет учиться, а на каникулы после сессии приезжать к нам в гости с подарками. А в обратную сторону мы ей торжественно выдадим два мешка таганофеля. Пусть устроит рекламные акции для юных талантов, проживающих в общежитии.

Пашка нахмурился и раздраженно заерзал в кресле. Куда-либо отпускать «С глаз долой и из сердца вон» любимую девушку, тем более на обучение к какому-либо озабоченному, слюнявому, патлатому, как он считал «ваятелю-живописцу-натурщику», ему сильно не хотелось.

Рязанцев чувствуя недовольство компаньона, ухмыльнулся, подпер рукой подбородок, после чего снова углубился в поиски кандидата.

— Так, этот не пойдет — молод «есчо», — он с сосредоточением листал очередное справочное творение. — А этот, наоборот уже два года как «коньки отбросил». — Алексей что-то посчитал в уме. Позагибал пальцы на руке. Глубоко вздохнул. Покачал подбородком. Переговорив с кем-то наедине, выдал ответ. — Ну да, точно! Ровно восемьсот двенадцать дней. — После чего вновь продолжил рассматривать какие-то таблицы. — Этот только ложки с горшками умет раскрашивать, — а этот, ещё при жизни был признан психом и полным неодекватом… — Внезапно искатель хмыкнул и развернул книгу в сторону собеседника. — Ты только посмотри, какой интересный экземпляр! Просто красавчик и сердцеед! — Путник показал рисунок крупного, брутального человека похожего на Гошу Куценко. — Жил и творил как раз в то время. Звали Симон Таратохин. Имел задатки стать талантливым иконописцем. Один из первых начал уделять внимания стройности описываемых силуэтов, изысканности и плавности линий. Да, — синеглазый лектор потерев лоб, добавил. — Тут в сносках пишут, что несколько раз был женат и имел более двенадцати детей!

— Вот, наверное, из-за этого! — Алексей значительно поднял указательный палец к верху. — Он так и не стал настоящим профи — мастером своего дела. Но! Если попытаться всё изменить. Немножко взять и подправить ему биографию. Скажем, вырвать его из окружающей, вредной женской среды — то всё может измениться! Симон одумается, остепениться, и станет талантливым педагогом — наставником. Заведет себе учеников, обучит их и сделает из нашей Варвары настоящий, творческий самородок.

— Издеваешься что ли? — Пашка резко вскочил с кресла и нервно заходил по комнате. — Ты, хочешь отправить Варю учиться в Москву, к какому-то, там — Траха-тохину. И всё ради того чтобы он стал известным? И одних поклонниц поменял на других? — Ревнивиц сморщился и недовольно забурчал себе по нос. — У него, поди, и так баб было, — как у дурака махорки? Испортит мне девочку. Вскружит ей голову. «Канделябров» на уши понавесит. А потом ищи его с фонарями на том свете. Нет, нам такой учёбы не надо…

— Вот смотри, что про него пишут благодарные потомки: — Алексей не обращая внимания на причитания бравого десантника, продолжал потихоньку подтрунивать над коллегой. — Таратохин имел реалистичное воображение. В своих работах уделял внимание изысканности талии, миниатюрной выписанности лица, рук. — Путник задорно приподнял одну бровь и прицокнул языком. После чего выдал свое резюме. — По-моему нормальный художник. Ученицам должен нравиться. Тебе-то он, чем не угодил?

— Всем! — прорычал пылкий влюбленный. — Фамилия не нравиться. Руки кривые. И… — преподаёт плохо и рисует как курица лапой… Да, и вообще — нет доверия к нему! — Пехота «сквасившись» посмотрел на Рязанцева. — Не нравиться он мне и точка!

— Ну, знаешь, «Иван Царевич» — тебе не угодить! Тот слепой, другой кривой, третий детей завел от разных жен… Вот, что! — Путник возмущенно защелкал пальцами. — Выбирай сам. Давай, открывай энциклопедию по допетровской Руси и штудируй. А то у меня создается впечатление, что мне заняться нечем, кроме того как искать учителя твоей подруге? Я лучше на кухню пойду — чайку заварю. Сосисок с яйцами, пожарю.

— Она мне не подруга! — огрызнулся седовласый. Лицо бывшего военного внезапно залила бурая краска. Он смущенно отвел взгляд в сторону.

— Тем более, — вояжер захлопнул книгу и положил её на стол. — Чего ты тогда «кипятишся»?

— Кстати, Алексей? — десантник неожиданно остановился и прищурился. — А почему мы выбираем кандидатов только в Москве? У нас, что появился принцип? Раз уж начали искать лучшего — давай всех смотреть. Вдруг за границей варианты появятся? Голубые… — там или немощные? Европа всегда такими кренделями славилась!

— В других странах? — Рязанцев удивленно приподнял бровь. — Что? Я не ослышался? Ты Варвару за кордон отпустишь? — Он удивленно заморгал глазами. Заломил руки. — Я так понимаю, до этого разговора мы даже соседнюю деревню в расчет не брали — расстояние видите ли большое. Люди незнакомые. И про Москву я так — ради смеха заговорил. И вдруг оказывается, мы не шутим, а уже давно ведем серьезный, деловой разговор. И главное… — готовы отправить нашу подопечную куда угодно — хоть к черту на кулички? — Путник подавшись внутреннему настроению начал цитировать былинное сказание. — И ждет её теперь дорога дальняя, в край неведомый… — на чужбину, к ворогам! Где даже русским духом не пахнет. Как же так, Паша?

— А кто сказал, что она куда-то поедет? К кому-то кто её где-то ждет? — в этот раз уже Пехота картинно вздернул подбородок и улыбнулся во весь рот. Глаза заблестели от возбуждения. Яркая мысль озарила его голову. — Дома пусть сидит — под присмотром! Нечего по заграницам мотаться!

— Не понял? — Алексей вмиг стал серьезным. Выпрямился в кресле. Приготовился внимательно слушать собеседника. — Так! У нашего влюбленного появился план! — Он хлопнул в ладоши и интенсивно потер их. — Давай, майор, объясняй! Вижу, задумал что-то — ужасное и интересное!

Ноябрь 1683 года. Голландия. Небольшой город Дордрехт. Неприметная таверна «Утиное яйцо».

Было уже поздно, и солнце давно спряталось за серыми городскими домами. На улицах города опустились вечерние сумерки, стемнело. Однако в наступившей темноте приветливо светились окна таверны, приманивая своими огоньками обычных своих посетителей.

В низеньком, полупустом помещении таверны, сильно закопченном дымом, где на вывеске были грубо намалеваны утка с яйцом, за дальним от барной стойки столом расположились два посетителя. Один из них был высоким, сухощавым с глубоко посаженными глазами, пожилым человеком. Он изрядно перепив спиртного, продолжал «изливать» душу неизвестному молодому собеседнику. Старец постоянно вздыхая, с горечью вспоминал далекие, почти забытые эпизоды своей жизни.