Иван Васильев - Еще один шанс [СИ]

Что случиться с несчастным после фразы… «а не то», воевода произнести не успел, поскольку по его голове ударили чем-то тяжелым, похожим на дубинку и он потерял сознание.

— На-а-а… — Прозоровский пришел в себя от сильного удара металлическим прутом по его плечу. Он открыл глаза и увидел ухмыляющиеся бородатое лицо Гришки Молчуна.

Холёный родовитый боярин сидел в ярко освещенной комнате с белыми стенами. В странном, незнакомом помещении не было ни одного окна, не стояло никакой привычной мебели. Если здесь имелись какие-нибудь выходы, то они, по-видимому, были тщательно замаскированы — их невозможно было различить, пока в глазах стояли слезы от слишком яркого освещения.

В глаза бил сильный свет от неизвестных светильников. Воевода был привязан к стулу. Пленник попытался со всей силы закричать от боли. Но изо рта донесся лишь громкий стон, переходящий в глухой хрип. Его рот был чем то заклеен. Свет от неизвестной лампы со стены обозначил дорожки слез на потных щеках.

Ещё один сильный удар по руке. Ещё. Безумная боль. Кажется, сломали кость. Затворник стал весь белый. От нахлынувших страданий на лбу выступила испарина. Пленник заскрипел зубами. Задергал головой. По ногам побежала теплая жижа.

— Ты, чё, хрыч боярский, хотел подвергнуть пыткам Гришку Молчуна? До смертушки запытать?

— Помнишь меня? — грязная, потная рука схватила его за волосы и стала рывками трясти в разные стороны. — Помнишь, аспид ненавистный? — Е-ей, ожгу! — хлесткий удар кулаком по лицу. — Мало? На… На… ещё!!!

Вокруг всё было как в багровом тумане. По рассечённому лбу медленно стекала вязкая, тёмно-красная струйка. Лицо всё горело. Затворник застонал и открыл мутные от боли глаза. Левое веко у него нервно дергалось, словно он кому-то хитро подмигивал. Глаз быстро опухал. Губы были разбиты.

— Эх, задком, кувырком, да и под горку… — сквозь пелену кровавого тумана слышался всё тот же ненавистный голос юродивого истязателя. — Слушай, князюшка, а давай ка я тебе, собаке высокородной, колено поломаю?

Сильный удар железякой по суставу. От боли Прозоровский резко выгнулся на стуле, широко открыл остекленевшие глаза. Лицо его исказилось. Боль волнами разошлась по телу. Пленник заскрипел зубами и до крови прикусил язык.

— Да чё колено? Все равно мне за тя ничё не будя! А когда возвернем назад — будешь свеж аки огурчик! — «заплечных дел мастер» гулко расхохотался над своей шуткой.

— Пожалуй, я тебе Иуде оби ноги загублю… Сколько ча, ты ирод, православных людишек на тот свет отправил? Эх, потешусь за всех, отведу душеньку!

Палач ощерился и начал охаживать князя железным прутом по ногам, всё больше и больше зверея от вида страданий затворника. Ноздри его раздулись, глаза недобро прищурились.

— На! На! На-а! — раздавались резкие выдохи.

Безумная боль. Воевода снова бесчувственно обмяк.

Чувство всеобъемлющей боли. Она просто везде, по всему телу. Кажется, весь организм единый источник боли.

Какие-то звуки, шорохи, гул, гам доносятся до ушей. Но вдруг затворник что-то расслышал сквозь море тарабарщины в голове:

— …Гри-и-ишка-а-а, я не по-о-о-о-онял? — в комнате появился неизвестный тягучий голос. — Ты-ы-ы-ы, что-о-о сделал?

— О-о-он, сам умоля-я-ял… — отвечал голос юродивого. — Лю-ю-ю-блю страда-а-ать…

— …Ла-а-а-а-дно, — голос сильно недоволен. — Тащи-и-и за мно-о-о-ой…

Воевода очнулся «у себя дома», в «своей родной», «любимой» пыточной. Он сидел связанный на стуле, за столом. Боли не было. У него ничего не болело. Руки, ноги, тело — все было цело. Он снова мог хорошо видеть и слышать. Он ощущал себя замечательно. Он чувствовал себя превосходно! Ему чуть — чуть было неудобно из-за затёкших рук за спиной.

— Господи, как хорошо! — счастливые мысли переполняли душу царского слуги. — Вот, только привкус крови во рту — от этого было немного неприятно. И слегка кружилась голова.

— Борис Михайлович, — молодой, неизвестный стрелец, сверкая холодными, как лёд глазами, обратился к вернувшемуся «с того света» собеседнику. — Пора бы нам познакомиться и поговорить об общем деле. Кстати, я только, что спас вам жизнь! — Он улыбнулся и, не дождавшись ответа, беспечно махнул рукой. — Не стоит благодарности. Это такой пустяк!

Странный незнакомец подошел к большому дубовому столу, присел на соседний стул.

— Уважаемый Борис Михайлович, слушайте меня внимательно.

Стрелец положил карточку с написанной цифрой на стол. — Это, все ваши сбережения, которые я временно забрал из сокровищницы. Сумма указана в рублях.

Брови боярина удивленно поползли вверх. Он зачем-то оглянулся по сторонам. Сглотнул слюну.

— Если не верите, можете сходить и убедиться, она девственно пуста. Верну всё до копейки если договоримся.

Странник протянул вторую карточку с большим количеством нулей.

— Вот столько, я готов заплатить за неудобство, доставленное вашей особе, когда вы были у меня в гостях.

Затем показал третью:

— А вот это сумма, которую я буду ежемесячно тратить на обеспечение работой вашего заведения.

Собеседник достал и развернул исписанный лист бумаги. — Для выполнения перечня, вот этих мероприятий.

Боярин недовольно заерзал на стуле. Закусил губу. Засопел в бороду.

— Впрочем, у вас есть право выбора! Скажем, до завтрашнего утра. Если вы не согласитесь, то мне продеться работать с другим воеводой, который будет более сговорчив и который придет после вашей смерти. Или со следующим, которого назначат после смерти вашего приемника.

— Ну, а ваши деньги? Часть сбережений пожертвую церкви за упокой безвременно усопшей души раба божьего Прозоровского — светлая ему память. Другую на поминки. Оставшееся раздам нищим, калекам и вдовам.

— Итак, Борис Юрьевич, — неизвестный подвел итоги разговора, прямо глядя в лицо воеводы своими синими, льдистыми глазами. — До завтра. И будем надеяться, что утро принесет нам добрые вести.

Вторую неделю как «Торговая сеть Тоганово» открыла большую двухэтажную пристройку к своей лавке под вывеской «Детский мир».

Вторую неделю туда как «в мавзолей» стояла очередь из желающих купить или хотя бы попасть и одним глазком посмотреть на чудо игрушки и изделия тагановских умельцев. Москва впервые узнала, что такое занимать очередь с раннего утра. При открытии торгового зала впускали ограниченное количество человек. После выхода определенного числа покупателей, столько же запускали внутрь.

Дизайн внутреннего интерьера новой чудо лавки был предельно прост: Все пространство с потолка и до пола… С пола и до потолка было заставлено, завалено, заполнено яркими большими и маленькими ИГРУШКАМИ, игрушками, и-г-р-у-ш-к-а-м-и. В новом торговом зале можно было не просто посмотреть и купить, но и потрогать, покрутить в руках и даже ПОИГРАТЬ. От такой невиданной «акции» детская волна «покупателей» и взрослая «зрителей» пребывала в эйфории.