Андрей Савинков - Николай I. Освободитель

Учить в лицее изначально предполагалось мелкопоместных дворян, утверждая таким образом его привилегированный статус, однако я сумел подвести под высочайше утвержденный устав самую настоящую классовую мину, пробив дозволение учиться в тут детям мещан имеющих ордена за заслуги перед Российской империей а так же детям обладателей георгиевских крестов. Вначале на эти пункты внимания не обратили: высшие ордена автоматически присваивали получившему дворянский статус, а обладателей георгиевских крестов — а тем более их детей, учитывая двадцатилетний срок службы — было не то, что мало — просто мизер.

Вот только я знал, что количество награждений крестами будет увеличиваться, а срок службы сокращаться, и это позволит в будущем разбавить дворян в лицее другими сословиями. Это, на мой взгляд, было крайне важно, поскольку социальных лифтом в России со времен Петра становилось все меньше и меньше. Дворяне все сильнее закрывались в себе, не допуская свежей крови, и это могло легко в итоге привести к семнадцатому году. Где эту самую кровь уже пустят дворянам революционные матросики. Штыками вестимо.

Впрочем, это был вопрос отдаленного будущего, а вот по поводу чего мы с Александром и Сперанским действительно сцепились — была численность учеников, которых они хотели обучать. Шестьдесят человек! И, как говориться, ни в чем себе не отказывай!

— Вы серьезно, — я со всем скепсисом, на который был способен, посмотрел на этих двоих горе-реформаторов. — Население России сорок миллионов, чтобы всем эти богатством управлять вы ДЕЙСТВИТЕЛЬНО планируете набирать по тридцать человек раз в три года? При дефиците образованных чиновников, исчисляемом тысячами? Может тогда вообще не будем суету разводить, глядишь, как-то жили наши предки со времен Ивана Калиты без учебных заведений, и мы проживем? По дедовским заповедям?

В общем, итогом долгих дискуссий стало решение первый набор в школу запланировать на осень будущего 1807 года, и принять сто человек, мальчиков одиннадцати лет отроду с тем прицелом чтобы и меня можно было зачислить на этот курс. Не то чтобы мне это было сильно нужно, тем более что я планировал посещать отнюдь не все занятия, однако идея обзавестись какой-никакой своей командой, которая лет через десять сможет уже ощутимо влиять на жизнь страны была более чем заманчивой.

Что же касается второго направления — работы по приведению законодательства империи в относительный порядок, — то тут была создана комиссия во главе с самим Сперанским. Он вроде как горел энтузиазмом, однако зная дальнейшую историю — во всяком случае то, что полный свод законов Российской империи был выпущен то ли при позднем Александре то ли при раннем Николае, то есть лет через пятнадцать-двадцать, — особых иллюзий по этому поводу не питал.

Лето 1806 года кроме моего десятилетия отметилось еще одним приятным и сулящим в будущем большие дивиденды прорывом. Моя химическая лаборатория дала наконец первые результаты, хоть и не совсем такие, на которые я рассчитывал. Нитроглицерин получить у Севергина и его помощников не получилось. В чем была проблема я так и не понял, но видимо технология там была сложнее чем просто в «А» добавить «В» и получить «С», поэтому с нитроглицерином — а это и динамит, и лекарство для сердечников, хотя я не был уверен на сто процентов, что это одно и то же вещество — пришлось погодить. С нитрированием хлопка все оказалось тоже не слава богу. Вернее, как раз с самим процессом все было просто прекрасно, а вот самого хлопка в империи было очень мало, и он был вельми дорог. С ценой на хлопок я столкнулся еще при изготовлении «ватников» для своих егерей, которые, по сути, ватниками в итоге и не стали: там пришлось использовать другую набивку. «Ватников» в итоге получилось аж четыре разных вида — с набивкой из стриженной шерсти, из льняных волокон, из конского волоса и собственно ваты — и егерям предстояло в процессе кавказской кампании определить, какая окажется лучше.

Так что от ваты для изготовления бездымного пороха пришлось пока отказаться. Разного рода целлюлозу — бумагу, картон и прочее — никак не удавалось заставить гореть равномерно, и опыты на этом фронте продолжались, а вот с чем неожиданно повезло так это с гремучей ртутью.

Естественно, почти каждый знает, что в первых капсюлях для огнестрельного оружия и различных детонаторов использовалось именно это соединение. Вот только расхожее название «гремучая ртуть» никак к формуле вещества нас не приближает, разве что можно догадаться, что ртуть там вероятнее всего все-таки есть. Другое дело, что я где-то встречал информацию, что со временем на смену гремучей ртути пришел азид свинца. Ртуть была дорога и ядовита, а свинец — дешев и прост в обращении. А дальше сработало мышление по аналогии: если и свинец, и глицерин, и все остальное, что имеет свойство гореть и взрываться, получают с помощью азотной кислоты, то может и здесь нужно попробовать.

В целом, все оказалось естественно не так просто, однако спустя несколько месяцев исследований и один маленький взрыв — к счастью, обошлось без жертв, а разбитое стекло заменить можно было достаточно быстро — искомое вещество было выделено. В итоге «гремучая ртуть» оказалась достаточно простым соединением, которое воспроизвели на нашей невеликой технологической базе было более чем возможно. Если только соблюдать меры предосторожности и не допускать к работе с ней идиотов.

Ну а дальше — маленький медный колпачок, на внутреннюю часть которого наносят буквально каплю вещества — и вот тебе уже классический, мало изменившийся за следующие двести лет капсюль. Просто бери и переделывай все ружья в армии на капсюльную систему, пусть пока даже в дульнозарядном исполнении. Это даст охренительную прибавку и к скорострельности, и к надежности оружия. А если подумать чуть дальше, то ведь это еще и гранаты, в том числе и артиллерийские и мины морские, и детонаторы для подрывов тех же мостов и прочих диверсий. Оставалось только понять, как не дать этому изобретению «утечь» на сторону раньше времени.

З.Ы. Чуть переделал конец предыдущей главы — выделил цветом добавленное.

Обстановка в кабинете была максимально интимная. Присутствовали только трое: я, Александр и Константин. Едва заглянув в главный, как сказали бы журналисты лет через двести, кабинет страны и увидев там только двоих старших братьев, у меня тревожно засосало под ложечкой.

Откровенно говоря, Константин Павлович был тем еще фруктом. При дворе ходили слухи — не знаю на сколько им можно верить, — что с головой цесаревича все не вполне в благополучно. Возможно, это было так, возможно он был просто от природы не слишком умен и дурно воспитан, а высокое положение, доставшееся Божьей милостью, выработало привычку к вседозволенности. Говорили, что он причастен к изнасилованиям и убийствам в столице, так же была какая-то мутная история про якобы существовавший заговор против Александра в пользу Константина, хотя я в его достоверность не верю совершенно. Вот чего у второго сына императора Павла не было, так это политических амбиций.