Андрей Савинков - Николай I. Освободитель

— Так, это понятно, — согласился Александр, видимо такое предсказание уже не вызывало в нем внутреннего протеста. — А что ты предлагаешь?

— У нас есть месяц — полтора, может два. Окно возможностей, — ввернул я термин из будущего, — пока Пруссия уже будет воевать, но еще не потеряет армию. Договориться с Бонапартом за спиной англичан и пруссаков и выйти из войны. А может даже больше — ударить в спину немцам и откусить кусок их территории. А потом повернуться на юг и раздавить османов. Не так как в последние войны — вот эти все танцы вокруг дунайских крепостей, они реально ничего не дают, только солдат кладем бесполезно и деньги тратим. Дойти до Стамбула и потрогать насколько мягкая борода у турецкого султана. Решить южный вопрос раз и на всегда, тем более время для этого подходит как нельзя лучше: англичане заняты французами, французы — англичанами, нам никто не помешает, неизвестно, когда еще такой шанс представится.

— Да уж… — после короткой паузы крякнул император.

— Я же говорил, что вам это предложение не понравится, — я пожал плечами. — Но так мы можем выйти из этой войны с минимальными потерями, а может даже с прибылью. У шведов можно еще под шумок Финляндию откусить. Нужно только подумать, как сохранить торговлю с Англией — через Балтику, вероятно, не получится плавать — придется весь поток грузов в Архангельск везти, а это дополнительные расходы.

— Ну и как тебе молодое поколение? — Крестный повернулся к Константину, который, казалось, от моей короткой лекции по внешней политике впал в совершеннейшую растерянность. — А ведь они придут нам на смену.

— Вовремя предать — означает предвидеть, — процитировал я Талейрана, хотя не был уверен, что эта фраза уже была им произнесена. — Тот, кто пытается привнести в международную политику личные отношения, будет всегда в заведомо невыгодном положении по сравнению с остальными. Вот ты думаешь турки сами решили княжества подмять под себя — хрена с два. Уверен, что ели хорошо покопаться, там французские уши отыщутся очень быстро. А с другой стороны: если получится вовремя перейти на сторону Наполеона, будут французы спасать своего незадачливого союзника — тоже нет. Союз с Россией им важнее. Как говорят англичане — ничего личного, только бизнес.

Опять же, не был я уверен, что англичане сейчас так говорят, тем более что это скорее американская фраза, но в контексте беседы она ложилась слишком хорошо, чтобы ее не озвучить.

— Англичане не простят, — пробормотал Александр, видимо прокручивая в голове сказанное мной. То, что он вероятнее всего мой план не примет я понимал отлично, однако уже то, что брат его обдумывает было настоящей победой. Слишком много в этом было личного: я еще про этот эпизод в прошлой жизни читал, у Тарле вроде бы, хоть могу и ошибаться. О том, как Александр клялся Фридриху Вильгельму в вечной дружбе на могиле его двоюродного деда. Которого, помнится, хорошо бивали русские войска во время семилетней войны. Такой вот забавный выверт истории, который можно считать еще более забавным, зная, что именно пруссаки в моей истории предали первыми, напав на Россию вместе с Наполеоном в 1812 году. — Субсидии то они уже выделили на этот год. И на следующий.

— Англичане забудут об этом уже завтра, — не согласился я, — а буде мы потом надумаем опять вступить в войну против Франции, дадут еще денег. Они в этом деле максимально рациональны и Бонапарт им как кость в горле, от которой они будут согласны избавиться любой ценой. А вот Фридрих скорее всего не простит. С другой стороны, если пообещать ему вернуть потом часть земель, которые он потеряет после окончания этой войны…

В общем, долго мы еще обсуждали варианты развития событий, прикидывали как лучше извернуться, чтобы выскочить из ситуации с меньшими потерями, однако по итогу я понял, что пока еще мириться с Наполеоном Александр не готов. Было тут и личного много и, скажем так, сословного, ну и объективные экономические, политические и военные резоны тоже присутствовали, не без этого.

Только покинув рабочий кабинет брата, еще раз прокрутив в голове весь разговор, я нашел ответ, почему такие важные вопросы обсуждались столь узким, семейным кругом, без привлечения хотя бы военного министра и иностранных дел. Видимо не до конца Александр доверяет своему окружению, подозревает, что кто-то может о моих мыслях донести на ту сторону Ла-Манша. А это уже в свою очередь может отчетливо негативно отразиться на моем здоровье, особенно, если станет общеизвестно, что Константин занимать трон в случае смерти императора не собирается. Англофоб на троне Российской империи лаймам не нужен совершенно. Благо от прямых угроз кое-какая защита у меня была — мой гвардейский конвой все так же отставлять от великокняжеского тела никто не собирался — поэтому совсем уж тупых нападений я не очень боялся. Ну а от чего-то более основательно подготовленного обычная охрана все равно не поможет, тут контрразведку свою нужно заводить, вот только кто же мне позволит?

И вновь, как показало дальнейшее развитие событий, свернуть с накатанной колеи истории оказалось не так просто. Впрочем, не сказать, и что мое влияние вообще никак не сказалось. Черт его знает, какие рычаги — дипломатического, военного или личного плана — задействовал Александр, однако пруссаки в этот раз действовали более осмотрительно и Йены в этой истории не случилось. Вместо этого пруссаки вместе с саксонцами отступили вглубь территории и смогли соединиться с русскими войсками под командованием Беннингсена, что дало коалициантам некоторое преимущество в численности над французами. Если у Бонапарта было около двухсот тысяч штыков и сабель, считая всяких союзников, то русско-прусское войско вместе с примкнувшим к ним шведским корпусом насчитывало около двухсот двадцати.

После двух недель маневров две армии в итоге встретились под Лейпцигом, где в ходе тяжелейшего и кровавейшего двухдневного сражения, Бонапарт вновь смог обратить своих противников в бегство. Союзное войско потеряло от семидесяти до восьмидесяти тысяч человек убитыми и пленными, на некоторое время полностью утратив боеспособность. Впрочем, победа и Наполеону далась не легко: почти пятьдесят тысяч погибших.

Дальше кампания развивалась по примерно знакомому мне сценарию с поправкой на то, что положение союзников в плане сохраненных войск было все же несколько лучше. 17 ноября французы без боя вошли в Берлин, оборонять его было не чем. 2 декабря их передовые части достигли Варшавы, что уже непосредственно грозило границам Российской империи. Хотя при наличии стотысячной группировки в Восточной Пруссии, нависавшей над левым флангом Наполеона, было очевидно, что на восток корсиканец не пойдет. Война обещала продолжиться и в следующем 1807 году