Сергей Васильев - Сталь императора [litres]

Город бурлил, как котел, поставленный на огонь, будто кто-то забыл с него снять крышку. О выходе на работу никто даже не помышлял. Одни боялись новых терактов, другие – из чувства протеста. Большинство, как всегда, просто пользовалось возможностью дополнительного выходного. Горожане делились новостями и слухами. А еще читали. Это утро наверняка было самым информативно насыщенным за всю историю империи.

Первые полосы, конечно, были заняты воскресными событиями. Количество жертв разнилось от нескольких десятков до тысяч – в зависимости от того, кому принадлежала газета и кто был редактором. Совершенно по-разному представляли газетчики и причины массовых волнений. Наиболее радикальные писали о «гроздьях народного гнева», обрушившихся на самодержавие за разбазаривание славянских земель. Строго монархические намекали на «гнусных бояр» и даже приводили лозунги, с которыми якобы от имени Царя ходили по заводам революционные агитаторы и передавали рабочим примерно такие «его» слова: «Я, Царь Божией милостью, бессилен справиться с чиновниками и барами, хочу помочь народу, а дворяне не дают. Подымайтесь, православные, помогите мне, Царю, одолеть моих и ваших врагов» [16].

Развивая тему конфликта царя с боярами, на второй странице публиковались заметки, состоящие почти полностью из цифр, знакомя широкую общественность с результатами работы главы нынешнего Временного правительства за прошедшие десять лет. Впечатляющие воображение суммы казенных средств, сгинувших при строительстве Транссибирской магистрали, Либавы, порта Дальний и десятков других, менее крупных объектов, приведенные мелким убористым шрифтом, заканчивались пугающими цифрами с количеством нулей, крайне редко встречающихся при описании экономики. Всю эту скучную бухгалтерию иллюстрировала эффектная карикатура на Витте в образе Гулливера-Собакевича, засовывающего в карманы паровозы, корабли, дома и разбегающихся в разные стороны человечков.

Вышеописанные новости отодвинули на третью страницу договор между русским царем и немецким кайзером о восстановлении независимого польского государства. В соответствии с публикуемым меморандумом об этом событии высокие договаривающиеся стороны объединяли земли, находящиеся в юрисдикции России и Германии, а кайзер, как союзник Триединой империи, принимал на себя обязательства договориться об аналогичном шаге со стороны Австро-Венгрии и брал на себя всю техническую работу по формированию местных органов власти, армии и других атрибутов государственной власти воссоздаваемой Польши, для чего на исторических землях вводилась особая временная выборная администрация, организованная по типу ландтагов.

Кроме передачи власти в Привислинских губерниях временной администрации сама Россия делать больше ничего не была обязана. Зато обязательства имелись по отношению к ней. Для компенсации выпадающих бюджетных поступлений в казну России кайзер временно передавал царю порт Мемель, а также какие-то острова в Тихом океане, ценность которых не мог определить никто. На прописанные мелким шрифтом обязательства Германии по постройке предприятий и какой-то северной железной дороги, а также на способ покрытия накладных расходов самой Германией никто вообще не обратил никакого внимания.

Последний час перед рассветом – самое паршивое время в карауле. Не зря моряки называют вахту в это время суток «собачьей». Состояние, в котором пребывает в это время организм, назвать рабочим не получится даже у самого большого оптимиста. Такое впечатление, что голова отделяется от туловища и живет своей жизнью, отстраненно наблюдая, как все тело страстно ищет дополнительную точку опоры. Винтовка в это время – не оружие, а костыль. О него хочется опереться, чтобы не упасть. Глаза уже даже не слипаются – их режет, будто какая-то вражина сыпанула под веки песок. Зимой все эти «радости» усугубляются постоянным чувством зябкости независимо от того, как тепло ты одет. Кровь медленнее течет по сосудам, и разогнать ее может или сильный стресс, или физические упражнения. Но заниматься ими в это время суток хочется менее всего.

Усиленный пост на Дворцовом мосту Петербурга ощущал все прелести этого «собачьего» часа.

– Ваше благородие! – севшим от мороза и недосыпа голосом позвал офицера фельдфебель.

– Ну что тебе, Иваныч? – нехотя отлепляясь от сторожевой будки, плаксиво протянул молоденький прапорщик, для которого старый солдат был кем-то вроде няньки. – Замучил ты меня своими расспросами…

– Та не, – вытягивая шею, почти прошептал фельдфебель, – на льду кто-то вроде шевелится…

Оба насторожились, вглядываясь в морозную хмарь между Зимним дворцом и Петропавловской крепостью.

– Разрешите кликну наших – пусть посмотрят, у кого глаза помоложе да поострее будут?

– Знаешь, Иваныч, – недовольно проворчал прапорщик, отворачиваясь от реки и кутаясь в башлык, – у меня перед глазами сейчас вся набережная шевелится. Ну сам посуди. Кто будет шастать по Неве в это время в такую погоду?

Иваныч еще раз скользнул взглядом по заснеженной реке… Вот тот сугроб как будто только что был чуть правее от опоры моста, а сейчас почти совсем за нее спрятался… Или почудилось? Не видно ж почти ничего – все небо затянуло тучами…

– Замолаживает, – прокряхтел старый солдат, глядя на небо, – это хорошо, потеплейше будет. Надоела уже эта зима хуже горькой редьки, а ведь еще только январь закончился. Ваше благородие, а я вот чего хотел спросить еще…

– Иваныч, я уже тебе все читанные мною книги и даже сны пересказал. Что ты еще хочешь? – настроение прапорщика, проигравшего в карты месячное жалованье и вынужденного влачить ночной караул вместо ушлого сослуживца-поручика, явно желало, чтобы его жалели, а не пытали, как нерадивого кадета на экзаменах, коим он был еще в прошлом году.

– Да легше, если поговорить, – не унимался фельдфебель, – а то так в сон клонит, ну просто мочи уже нет терпеть… А вы, помнится, про призраков говорили, что у Гоголя прямо в церкви живут, так это вы тоже читали или сами видели? Они какие?

– Ну какие… Такие, как и мы с тобой, только все в белом… Появляются ниоткуда и растворяются в воздухе бесследно, – последние слова прапорщик продекламировал свистящим шепотом, обратив внимание, как расширились от ужаса глаза солдата…

– Иваныч, да ты что? Не принимай близко к сердцу. Шуткую я, не видал я никаких призраков никогда, слышишь? Да что ты застыл, как соляной столб?

– А я… вот сейчас вижу… – сморгнул наконец фельдфебель и одними глазами показал прапорщику за его спину, где на льду реки один за другим оживали сугробы, бойко перебираясь через ограждения набережной, и сигали на мостовую.