Сергей Васильев - Сталь императора [litres]

– Только один. А вы, Георгий Иванович, к какой части относитесь?

– К четвертой, полковник! Я не могу поддерживать разрушение вековых традиций, чем вы сейчас занимаетесь, и не хочу выступать против помазанника Божьего, в каком бы состоянии он ни находился… А в том, что он именно помазанник Божий, я убедился лично, – неожиданно перешел на шепот Бобриков. – Он пожал мне руку, и я вдруг как будто увидел будущее… Мне оно не понравилось, но как его изменить, я не знаю, поэтому никому помогать не собираюсь… А может, все-таки коньяк?..

– Ваше дело, Георгий Иванович, – сочувственно произнес Юденич, – только знаете, у меня под началом работает капитан Деникин – из крепостных… Мы сидим с ним за одним столом, и пока он ни разу не обнаружил стремления к мести за унижения его предков. Так что не обобщайте, и не обобщены будете. Честь имею!

– И как их оттуда выкуривать? – штабс-капитан бригады африканеров Арнольдов с сожалением посмотрел на свой уже совсем не белый маскхалат и тяжело вздохнул.

Гвардейцы, блокированные на казенном винном заводе на набережной Малой Невы, на переговоры не шли, огрызались и держали под обстрелом Биржевой мост, чем крайне стесняли бригаду в маневре. Тяжелые чугунные решетки и узкие высокие окна винного склада, больше напоминающие бойницы, давали надежду обороняющимся на комфортное времяпровождение еще сравнительно продолжительное время.

– Как прикажете, так сразу и выкурим, – ехидно улыбнулся командир взвода саперов подпоручик Шулькевич. – Вы вот что, Федор Федорович… После того, как мы отстреляемся, дверь разблокируйте и готовьтесь принимать – они сами к вам выбегут.

Недоверчиво хмыкнув, Арнольдов побежал отдавать распоряжения, а подпоручик озорно свистнул в два пальца и завопил подчиненным:

– А ну-ка, братцы, на раз-два, бросай! – и первый, выпростав из кожаной сумки бутылку с желтой жидкостью, с силой зашвырнул ее в помещение.

Разведенное в летучем керосине, произведение немецкого ученого Гребе – хлорацетофенон – немедленно начало свою самостоятельную жизнь, и среди винных паров в промерзшем здании появился дивный запах цветущей черемухи. А еще через минуту гвардейцы с дикими воплями, обливаясь слезами и соплями, начали выскакивать на улицу, где их принимали заботливые руки африканеров, разоружали и отправляли к фельдшеру для оказания первой помощи.

На Миллионной – у казарм Павловского лейб-гвардии полка – все происходило гораздо тяжелее. Огромное открытое пространство перед зданием – Марсово поле – не позволяло скрытно подобраться к окнам, а обороняющиеся были бдительны. Бригада Максимова понесла свои первые потери. Но все это было уже неважно – казармы были охвачены двойным кольцом, а к Дворцовому мосту медленно подкатывала махина ледокола, за которым, как медвежата за медведицей, ковыляли куцые канонерские лодки. Главный калибр рявкнул так, что в близлежащих домах зазвенели стекла, и у гвардейских сторонников Временного правительства родилось подозрение: «La commedia é finita».

Военный министр Российской империи генерал Куропаткин проснулся от раскатов грома… Да нет – это вообще невозможно в январе в Петербурге! Продрав глаза и вернувшись полностью на грешную землю из мира снов, Алексей Николаевич, озираясь, сел на кровати, и тут ахнуло вновь…

«Это же канонада! – пробежал холодок по спине министра. – Господи, что ж они там учудили?»

– Перепились, ироды, до артиллерии добрались! Ну я им устрою! – бормотал генерал, накидывая шинель и выскакивая на улицу, где с размаху влетел в чьи-то крепкие, жаркие объятия.

– Алексей Николаевич! Как удачно! – радостно заворковал над ухом омерзительно знакомый голос. – А мы-то думали – будить не будить, все же занятой человек, столько дел…

– Кто вы и что вам надо? – прошипел Куропаткин, пытаясь вывернуться из державших его рук.

– Штабс-капитан Едрихин, армейская контрразведка. У нас много вопросов, но в настоящее время вы приглашены не к нам, а на аудиенцию к его императорскому величеству, и отказ, сами понимаете, не принимается…

– Я вас знаю, капитан? – спросил министр, чтобы сказать хоть что-то, в то время как его буквально нежно несли на руках к неприметному возку.

– Я докладывал вам обстановку в бурских республиках после возвращения из Трансвааля. Вы еще попеняли мне, что я слишком предвзято отношусь к англичанам…

– Простите, а меня что, одного приглашают на аудиенцию, – заметно упираясь, пробормотал генерал…

– Ну что вы, Алексей Николаевич, ожидается Большой прием. Будет не скучно, обещаю.

Упав на куль, прикрытый овчиной, Куропаткин услышал тихий стон и почувствовал, что кто-то под ним ворочается.

– Кто тут еще, капитан?

– Да это какой-то английский боцман с затонувшего корабля, я даже фамилию его не знаю. Сначала назвался Джоном Грейнджером, потом начал кричать, что он – посол Британии. Приказано отвезти для опознания к министру иностранных дел.

– Так мы едем на Певческий мост? [17]– с надеждой спросил Куропаткин.

– Мы направляемся в Кронштадт! – «обрадовал» министра штабс-капитан Едрихин. – Корабль под парами. Практически все на месте, ожидают только вас и господина Витте. Кстати, вы не знаете, где он?

– Я что вам, мальчик для битья? – нависая над Гинцбургом, Витте перешел на тональность, напоминающую шипение. – Что это за листовки? Что это за статейки? Вы что, забыли, у кого брали подряды и сколько получали с каждого из них?

– Сергей Юльевич, я вас умоляю, – купец брезгливо отодвинулся от брызгающего слюной министра, – что вы постоянно попрекаете куском хлеба, причем не своим, а казенным? Мы за него, между прочим, спину гнули. А вы, простите, что?

– Вы что, думаете, что вот так просто от меня можно избавиться? – глаза Витте метали молнии. – Полагаете, что я один буду отвечать за все миллионы, попавшие в ваши карманы? Или надеетесь, он пожалеет вас за то, что предали меня? Не будьте наивны, дражайший! Вы для него – пыль на сапогах, отряхнет небрежно и пойдет дальше…

– Господи, Сергей Юльевич, что же вы такие страхи-то постоянно рассказываете, – в голосе Горация где-то на втором плане понемногу начинал звенеть металл, – мы же в вашей политике – ни бельмеса. Вчера вы мне предложили подряд, сегодня он… Выгодно – работаем, не выгодно – молимся…

Витте тяжело опустился в кресло. Непробиваемо… Сегодня вообще не задалось. Недаром говорят, что понедельник – день тяжелый. Сначала эта сволочь Сипягин ушел в несознанку, отказываясь изымать тиражи с компроматом, потом взбрыкнул великий князюшко, отказавшись задействовать для этой цели гвардию. А теперь эта купеческая морда смотрит куда-то в сторону и отказывается сотрудничать. Очень тревожный симптом. Власть уходит сквозь пальцы, обнажая неприглядную картину ловушки, в которую он попал, пытаясь выскочить из другой, появившейся на горизонте вместе с этим новоиспеченным ревизором – Мамонтовым. Где же он ошибся? Какое у него слабое место? Манифест регента – подлинный. Заключение психиатра Карла Людвига Бонхеффера из берлинской клиники «Шарите» – тоже. Действия по наведению порядка – решительные и бескомпромиссные. Расправы над врагами – показательные. Но почему же тогда все начинают сторониться его, как чумного? Почему отданные приказы проваливаются, как в колодец? Нет-нет, никаких ошибок. Это просто кризис власти. Надо просто еще чуть-чуть надавить – и тогда все получится…