Сергей Васильев - Сталь императора [litres]

– Да? А прямое игнорирование моих письменных приказов? А ваши приватные встречи с послами Англии и Франции, замешанными в организации беспорядков? А непосредственная связь Витте с эсерами? Этого всего тоже требовал долг?

Опять молчание…

– Ситуация может иметь два варианта развития. Первый – я отдаю распоряжение, и против каждого из здесь присутствующих начинается следствие по обвинению в комплоте. Заодно проверим слухи о расходовании казенных средств на личные нужды, слухи о поступках и образе жизни, неподобающем православному человеку и представителю правящей династии, а закончим освидетельствованием у психиатра, чтобы никому не было обидно. А есть второй вариант – путь компромисса. Мы договариваемся, что конкретно вы будете делать во благо Отечества, а я – заботливо оберегать вас от излишнего внимания правосудия. Какой вариант предпочтете?

– И что ты, Никки, считаешь благом для Отечества? – криво усмехнулся генерал-адмирал. После сообщения о расходовании казенных средств на личные нужды его лицо свела судорога, поэтому слова приходилось буквально выталкивать изо рта, как выбитые зубы.

Император неторопливо подошел к великому князю, встал за спиной и прошептал на ухо так, чтобы, тем не менее, слышали все присутствующие:

– Сегодня утром арестованы Чихачев, Авелан, Верховский и еще два десятка «орлов под шпицем», дядя. Выявлены неопровержимые факты халатности, вредительства и недостача казенных средств, равная стоимости десяти броненосцев. И я хочу их видеть – или броненосцы, или деньги, даже если для этого придется прогуляться в гости к мадемуазель Балетте…

Произнося эти слова, император не сообщил, что именно в это время прима-балерина Элиза Балетта уже сидела перед следователем вся в слезах и соплях, усердно давая показания, а ревизоры Государственного контроля деловито и буднично составляли опись изымаемых драгоценностей, ценных бумаг, свидетельств на право владения недвижимостью в Петербурге и Париже.

Алексей Александрович дернулся, попытался встать, лицо его сделалось свекольным, и, коротко захрипев, он повалился на бок, цепляя пальцами-сосисками скатерть с приборами.

– Пригласите доктора, пусть поможет дядюшке справиться с волнением, – бесстрастным голосом произнес император, возвращаясь на свое место.

– Сколько адмиралов ты еще собираешься довести до удара и посадить за решетку, Никки? – бросил в спину ему фальцетом великий князь Сергей Александрович.

– Ровно столько, сколько будет необходимо для приведения флота в боеготовное состояние, – огрызнулся племянник. – В России сотня носителей орлов на плечах против семидесяти в Великобритании. При этом количество кораблей, способных прямо завтра выйти в море, не наберется даже на одну эскадру. Вот и приведем для начала количество адмиралов в соответствие с количеством боеспособных кораблей. Вы не против? – ядовито переспросил он, оборачиваясь к князю.

Августейшее собрание безмолвствовало, краем глаза поглядывая на хрипящего генерал-адмирала и с ужасом взирая на монарха, в глазах которого плескался адов огонь. С лицом Мефистофеля, зачитывающего приказ лемурам, император достал из папки увесистую пачку бумаги и аккуратно положил ее на стол, прижав ладонью.

– Это дарственные. От имени каждого из вас в них описано, что конкретно вы лично жертвуете на дело возрождения России. Назовем эти добровольные пожертвования взносами в фонд Минина и Пожарского. Все собранные средства пойдут на школы и больницы, заводы и фабрики, дороги и корабли, чтобы построить все в кратчайшие сроки. Можете считать это платой за попытку дворцового переворота, а также, – император уперся глазами в Александра Михайловича, – за непротивление злу, какими бы христианскими ценностями оно ни оправдывалось. Подписавшие могут быть свободны… Пока… Не подписавших в фойе ждет конвой. А вот теперь у меня все…

Вечерняя газета «Время» в этот день опубликовала редакционную статью под заголовком, выполненным аршинными буквами, – «Тайна»: «После буйных ликований по поводу завоеванной свободы, после длительных словоизвержений относительно того, ”как же распорядиться этой свободой”, мы вступаем в новый период, странный, непонятный и грозный. Этот последний период нашей общественно-государственной жизни не проходит под светлою сенью знамени свободы. Наоборот, мы все чувствуем, что он уже заштемпелеван отвратительным клеймом самого глубокого средневековья. К нам применяют методы насильничества равно бесконтрольно и на верхах, и снизу.

Наверху развиваются тенденции… сказал бы ”макиавеллизма”, если бы не составил вполне определенное мнение о наших руководителях. Ведь Макиавелли как-никак был величайший государственный ум. Какие-то облака загадочной тайны постепенно начинают окутывать верхи нашего Олимпа. Нам, свободным гражданам, как и в былые времена, настоятельно рекомендуют оставаться за закрытой дверью, за которой вершатся государственные дела.

К трем завоеванным принципам – свободе, равенству и братству – прибавили четвертый – тайну. Не всякие тайны хороши. Есть такие, от которых ”Боже упаси”. Инстинктивно мы чувствуем, что тайны, которые от нас тщательно хоронят, совсем не светлые, радостные тайны.

И тревога общественная, может быть и недостаточно обоснованная, растет и ширится, подрывает веру в возможность лучшего будущего родины, окончательно развенчивает недавних любимцев и любимчиков. Эта снова вошедшая в моду ”государственная тайна” разгадывается темной, непросвещенной массой с излишней, но, разумеется, пагубной простотой. Начинают скрывать, значит, творится что-то неладное. Надо, братцы, своим умом начать жить. Надеяться-то, видно, не на кого! И начинают решать вопросы по-своему, особенно, когда им эти антигосударственные решения еще нашептываются частью невежественными, а частью явно злонамеренными людьми.

Результаты налицо – мы видим, к каким ужасным потрясениям всех устоев общественности привела нас ”самодеятельность” недисциплинированных масс. Но вновь изобретенная ”тайна” не менее давит, глушит инициативу и более культурных слоев населения. Теперь бы и работать, теперь бы и строить новую широкую гражданственность, но руки опускаются, нет уверенности в завтрашнем дне.

”Государственная тайна”, как мрачная туча, закрыла от нас только что блеснувшее солнце свободы, стала новым средостением между нами, гражданами, и нашими руководителями. Не надо даже прислушиваться к самым невероятным темным слухам и легендам, которыми полна сейчас Русь, достаточно ограничиться перечисленными немногими фактами, чтобы сказать с горькой уверенностью: ”Да, мы вошли в полосу тайны. И эта тайна не сулит ничего доброго…”»