Александр Плетнёв - Углём и атомом [litres]

– Да как же так?!

«Какая-то посудина, дылда здоровенная, заведомо не противник в эскадренном бою. Но черт меня подери, это не отменяет убойной силы абордажного захвата!»

Дикий рев поваливших на палубу штурмовиков цепенил кровь! Пальбой и вакханалией!

Первая растерянность прошла и, выхватив револьвер, Фредерик палил, почти не целясь, в галопирующую массу.

Его, схватив за рукав, буквально силком увлекли из-под удара (кто-то из подчиненных), потащили на полубак. Но и там творился сплошной погром… визгом пуль, полупонятным в русском исполнении воплем «полундра!».

Отстреливаясь, отступая… уступая настоянию вахтенного мидшипмэна (совсем еще молодого из недавних гардемаринов) «уходить в укрытие», он сам загнал себя в трюм.

В револьвере закончились патроны, впору было просто выкинуть бесполезную железяку, но оружие еще вселяло иллюзорную уверенность… действительно, что иллюзорную – толку от пустого барабана.

Русские определенно захватывали корабль, и поделать с этим он ничего не мог – полная потеря управления личным составом.

И полное подавление воли к сопротивлению у этого самого состава – люди просто не видели выхода, зажатые в отсеках, в беспомощно приткнутом на отмели корабле, в богом забытой бухте, на черт знает какой северной широте.

Он их понимал, о боже, как он их понимал, скатываясь ниже по трапу:

«А мы даже затопиться не можем!»

Перед глазами в полумраке аварийного освещения мелькали лица его матросов, офицеров, двери, комингсы, задрайки.

«Где мы?»

– Я приказываю! К погребам! Взорвать!

– Сэр! Мы погибнем… – истерил мидшипмен.

– Пшел вон! Я сам!

– Сэр! Мы не успеем подняться наверх! Мы все погибнем!

– Прочь! – Уорден, пошатываясь, двинул вниз по сходному трапу.

Правый рукав кителя набухал кровью. Неведомо как полученная рана (в горячке и не заметил), наконец, дала о себе знать, немного отрезвив распаленного капитана. Вспомнились доклады артиллерийского офицера.

«Погреба девятидюймовых орудий… кормовой, да и носовой опустошены. А мы где? Сейчас мы ближе к казематным правого борта, частично затопленным. И боеприпасов там тоже уже практически нет. Большой “бух” не получится. Взрывом даже не удастся повредить вражеский корабль, прилипший абордажем!»

Сверху доносились грохот, удары, лязг металла.

«Как они взламывают задраенные двери? Скорей всего, малыми подрывными пороховыми порциями. Какой прагматичный и продуманный подход, – со злым сарказмом подумал Уорден, – а ведь, черт меня побери, он им не нужен, корабль Его Величества “Кресси”. Слишком проблематичный трофей. За которым будет тянуться длинный хвост.

Оставят они его здесь, растаскивая на куски. Либо сами взорвут. Только что не утопнуть тут ему на этом месте.

А мне что – достойно погибнуть со своим кораблем? Но достойно не получится. Ни мне, ни крейсеру – останется ржавый остов, навалившийся на галечную отмель, в далекой русской бухте на потеху аборигенам.

Взорву я сейчас погреба… и?

Взрывом убьет еще десяток, если не больше английских матросов. И вот этого молокососа мидшипмена. И ради чего? Ради хлыща из Лондона?

Значит, плен? Русские – народ милосердный. Правда, с “Рюриком” мы поступили мало того, что сомнительно по-пиратски, так еще и бесчестно, не по-джентельменски, недостойно моряков. Но кто узнает? Все концы ушли в холодную воду океана, и ночь скрыла все следы.

Можно даже состроить оскорбленную мину – по какому праву совершено нападение на корабль Его Величества?»

Эти домыслы безысходного самоуспокоения в один миг рухнули, когда после предупреждения «сдаемся!», в открытую дверь, перешагивая через комингс, повалили злые, потные, пропахшие порохом абордажники – на бескозырках матросов, к изумлению и подкатывающему ужасу, Уорден увидел… разобрал надпись кириллицей – «Рюрикъ».

Услышав в наушнике «Командир! У нас проблема!», лейтенант Волков неприятно, предательски вздрогнул.

«Проблема» – это не значит «внимание», «тревога» или «непосредственная опасность». Однако что-то такое в голосе подчиненного было…

Быстрым шагом вернулся к склонившемуся над телом бойцу.

Приглушенный свет фонарика бегал по снаряжению погибшего, мелькал вокруг, выискивая… не находя.

– Его кто-то обшарил!

– Чего-о!?

– Рация выдернута, разъем болтается. Подсумки вскрыты, выворочены и… пулемет не вижу, – фонарик снова загулял по кругу пытливым пятном, – не могло железяку при взрыве далеко откинуть.

Теперь Волкову хватило беглого взгляда, чтобы понять – боец прав, бой на большой дистанции не предполагал чрезвычайности и экстрима, чтобы в запарке выдергивать, тянуть из себя запасные обоймы. Но слишком уж беспорядочно выглядела экипировка.

– Проверь его внимательно на предмет ран. Не приложил ли к нему кто руку? – распорядился лейтенант и взбежал на ближайшую возвышенность, встав во весь рост, обозревая в ПНВ. Наитие и логика работали в паре. Его не интересовал затухающий бой у британского лагеря, где еще частили выстрелы.

– Смотреть всем! Ищем!

«Если кто-то поживился трофеем, он наверняка понесет ноги либо в тылы, либо вглубь полуострова».

– Вон он!

Потом, когда все закончилось, и на «Ямале» был собран импровизированный штаб, произошел всесторонний «разбор полетов», касательный этого чрезвычайного происшествия. С привлечением статского советника – к вопросам о секретности, а также представителей камчатцев, так как в деле был замешан местный из ополчения.

– В «ночники» мы его увидели, – докладывал Волков, – я логично предположил, что это кто-то, кто знает эти земли – уж больно шустро он уходил. Пока он двигался между сопок, мы его вели, но дальше… полного представления о местности у меня не было, и он вполне мог скрыться из поля видимости.

– Но догнали же…

– Пуля догнала. Я понимаю, что поторопился, и следовало брать его живьем, но дистанция была уже непростая, в том числе и для «ночника». Как его потом отыскать, и какими силами? К тому же у меня раненый оставался на руках…

– Опознание убитого установило, что это некий Димитрий Власов из бывших ссыльных, ныне вольный на поселении, промышляющий зверо– и рыболовством, – совершенно канцелярским языком включился статский советник, читая по бумаге, – со слов камчатских представителей власти, имел неоднократные связи с иностранными промысловиками, ведущими, в том числе браконьерский лов рыбы…

– Кто ж тут без этого, – тихо буркнул штабс-капитан, – но этот так вообще лихой человек был.

– А ежели «лихой», чего с собой на серьезное дело взяли?

– Скорей лишенец недоделанный, – хмуро поправился начальник камчатской дружины.