Константин Калбазов - Пилигрим. Порубежник

Против Михаила вышел сам Горазд. Чтобы не иметь преимущества, он так же отказался от стеганки. Хотя скорее всего вызвано это было тем, что этот доспех все же стеснял движение. Причем куда серьезней кольчуги или ламеллярного доспеха.

К слову сказать, в последних щеголяла вся дружина. И даже новики. Более того, в Европе все чаще этот доспех и шлем называли русским. Он уже значительно отличался от ромейского. Хотя и являлся его логическим продолжением, был куда удобней и обладал лучшей защитой. На протяжении многих лет он активно вытеснял кольчугу, которая становилась все большим уделом ополчения.

Та же песня и с изогнутыми мечами с утолщением на треть к острию и гнутой рукоятью. Они так же именовались русскими. Правда, если доспех у европейцев считался выгодным приобретением, от клинков они предпочитали отказываться, отдавая предпочтение своим.

Михаил принял копье Горазда на щит, выставив его под углом. Будь здесь даже стальной наконечник, он всего-то выбил бы щепу. Ну сам в свою очередь атаковал. Впрочем, с тем же результатом. Вот только останавливаться на достигнутом он не собирался. Предвидя это, он сходу продолжил атаку, подбив опорную ногу противника.

Тот запнулся, лишь на мгновение потеряв устойчивость. Но именно в этот момент Романов атаковал его щитом, вложившись всей массой своего тела. Если бы дружинник стоял на ногах крепко, то ничего-то у новичка не получилось бы. Уж больно могуч противник. Однако Михаил атаковал воспользовавшись неустойчивым положением Горазда, а потому опрокинул его на спину и тут же нанес удар копьем в грудь. Не в полную силу, а так, только чтобы обозначить укол.

Они еще дважды сходились, и оба раза, Горазд бывал бит. Причем разными способами. После копий в их руках оказались учебные мечи. Не сказать, что смена оружия существенно помогла Птахе. Трижды они сшибались, и трижды схватка оставалась за Романовым. Он собирался произвести впечатление, а потому и не думал скромничать, выдавая все, на что был способен.

— А как насчет подраться со мной? — с задорной улыбкой вышел на площадку Зван.

Хм. В руках у него два учебных меча. Обоерукий, против воина с щитом и мечом имеет преимущество. Не сказать, что подавляющее, но все же.

— А мне два клинка можно, или возбраняется? — поинтересовался Михаил.

— Не возбраняется, — послышался молодой и задорный голос, явно привыкший отдавать приказы.

Михаил глянул на говорившего. Его ему раньше видеть не доводилось. Зато знавал его отца. Сынок сильно на него смахивает. Не одно лицо, но все же. И уж кому, кому, а Романову с его абсолютной памятью определить схожесть не составляет труда.

— Благодарю, князь, — с легким поклоном, произнес Романов.

Со Званом они сошлись со стуком и треском. Деревянные мечи порхали сливаясь в размытые силуэты так, словно и не были раза в полтора тяжелее стальных. Сшибка длилась не больше полуминуты. Наконец на ногах остался только Михаил. Зван же стоял скрючившись на колене и через раз дыша ронял в песок тягучую слюну.

— Ну ты как? Цел? — поинтересовался Романов, опуская мечи.

— Н-не дож-ждешься, — прохрипел воин.

— Вот и хорошо. Извини, малость не рассчитал. Но и ты хорош, так-то наседать.

Это да. Зван оказался настоящим мастером обоерукого боя. Однозначно не такой сильный как Горазд, но куда более подвижен и ловок. Михаилу пришлось приложить все свои умения, чтобы управиться с ним. И если бы не его навык вести бой отстранившись и управляя телом словно со стороны, то ему не управиться и со Званом. Но как бы он ни был ловок, а против машины, в которую по факту превращался в бою Михаил, оказался бессилен.

К этому моменту за испытанием наблюдали уже все собравшиеся на площадке, позабыв о тренировке. Михаил видел во взгляде князя желание самому сойтись с новичком. Но тот наверное все же уловил, что никто ему делать поблажек не станет, а потому решил не ронять свой авторитет.

— Ну как, Горазд, лук и конный бой будем проверять? — поинтересовался он у своего вербовщика.

— Будем, — совершенно спокойно произнес Птаха.

Все испытания Михаил прошел с честью. В особенности всех поразило то, как он обращался с луком. Каждая стрела находила свою цель. Наблюдавшие за испытаниями сами воины, и способны оценить умения другого. Коль скоро новичок выдает такие результаты из незнакомого лука и со стрелами из обоза, на что же он способен если в его руках окажутся изготовленные самолично.

— Как звать? — приблизившись, поинтересовался князь.

— Михайло, сын Романов, — представился он.

— Значит, ищешь службу, Михайло?

— Ищу, князь.

— Ко мне пойдешь?

— Коли плату добрую положишь, отчего бы и не пойти.

— Говор у тебя не наш. Лях*?

— Так, князь, — ответил Михаил, даже не подумав оскорбляться.

Сейчас в этом слове нет никакого негативного подтекста, который в него вкладывал сам Романов. Он является всего лишь синонимом слова поляк.

— Дружинники у меня получают по четырнадцать рублей в месяц.

— Прости, князь, но я пока плохо понимаю русские рубли. Сколько это в дирхемах?

— Шестьдесят.

— Достойная плата. Но в царьградской варанге я мог бы получать больше трех сотен монет. И это если служить не в стольном граде.

— Ну, Царьград далеко. До него еще добраться надо. Да и в варангу попасть не так чтобы просто, — и не подумал злиться князь.

Всякий уважающий себя воин знает себе цену. Если нет, то отчего к нему должны уважать другие. Так что, ничего удивительного в поведении новичка не было.

— Я слышал, что не всякому те двери открываются. Но у басилевса и обычный вой не меньше полутора сотен дирхемов получает. А я вой не простой.

— Тот, кто тебе это рассказывал сильно приукрасил. То плата не простого воя, а гвардейца, куда иноземцу путь заказан. В армии же получают девяносто дирхемов. При этом солдат сам должен внести в казну свое жалование за три года службы, то есть три тысячи двести сорок дирхемов. Да еще выкупить доспехи и оружие, коими его снабдят. А это еще где-то тысяча сто пятьдесят монет. У тебя есть столько серебра?

— Я о таком не слышал.

— Потому что слушал только про варангу. А их, да, берут без взноса. Ромейский император полагает, что служить ему честь, за которую не грех и раскошелиться.

— Н-да. Чудны дела твои господи. Но и на столь малую плату я согласиться не могу.

— Восемьдесят шесть дирхемов в месяц, это получается двадцать рублей. Плюс доспех, оружие и конь. Это мое последнее слово.

— Согласен, князь, — подумав для виду, наконец произнес Михаил.

— Вот и ладно. Горазд, ты его привел, к себе в десяток и забирай.

— Слушаюсь князь.

— И у казначея вдвое против обычного возьмите.

— Эка тебе подвалило. Мне положили семнадцать рубликов, а тебе сразу двадцать, — хмыкнув, заметил Зван, провожая взглядом князя.