Александр Михайловский - Оперативное вмешательство [СИ litres]

Дорога вперед открыта, поэтому я с отрядом отборных головорезов врываюсь внутрь, пока под открытым небом кипит яростная схватка, в которой бойцы штурмовой когорты, в своем большинстве бывшие галерные рабы, без всякой пощады вырезают всех, кто схватился за оружие. Не трогали наши бойцы только тех, кто с самого начала операции упал ниц и не шевелился. Наш Серегин всегда отмеряет меру насилия по силе сопротивления, так что пусть себе живут. Внутри дворца тоже была резня: сначала местные бабуины – и бородатые и бритомордые – лезли на нас, выставив вперед свои железки, зажатые в потных кривых ручонках, и мы с Дочерью Хаоса в хмельном упоении битвы убили их всех, и в этом нам помогали штурмовики, частым ружейным огнем поддержавшие нашу яростную атаку. А потом те, что уцелели в первой схватке, бежали от нас, и смерть от пуль и моих плазменных шаров настигала их в спины.

Батя врывался во дворец во главе другого такого же ударного отряда, с противоположной стороны, но только там, насколько я понимаю, все было совсем по-другому. Его обнаженный меч Бога Войны, сияющий светом Первого дня Творения, приводил аборигенов в священный ужас, и те разбегались от него прочь, будто узрели явившегося за их черными душами ангела смерти Азраила. Но это им не помогло: штурмовики имеют приказ вооруженных людей в плен не брать, а потому истребляли бегущих частыми выстрелами в спину. Сам Серегин для такого слишком благороден, впрочем, и он понимает, что бегущий враг может развернуться для того, чтобы снова напасть. Опять же там спасся только тот, кто, только завидев ярко сияющий меч, сразу бросил оружие и бросился на пол ниц, прикрывая руками свою никчемную голову.

Две атакующих волны встретились в зале, где султан обычно совещается со своими визирями. Последний яростный очаг сопротивления, помещение завалено трупами застреленных и порубленных султанских телохранителей-янычар – и вот все кончено. Юный, еще безусый (всего-то шестнадцать лет) султан Ахмет и две его шлюхи-наложницы, каждая из которых держит на руках по двухгодовалому ребенку, остаются без всякой защиты. Мальчишка хватается за висящий у него на поясе меч Османа, но это даже не смешно. Батя тут же одним легким движением выбивает у него из руки эту железку, и та со звоном отлетает в сторону.

– Ну что, придурок, допрыгался? – с презрительными интонациями в голосе говорит он, и энергооболочка послушно переводит эти слова на турецкий. – Разбудил лихо, которое спало тихо? Моей целью в этом мире было только усиление Московского царства и прекращение начавшейся в нем Смуты, но ты заставил меня всерьез отнестись к существованию твоего бандитского государства. Теперь пеняй только на себя.

Султан Ахмет (точнее, уже бывший султан) затравлено оглядел заполнивших залу рослых, битых жизнью мужиков, среди которых попадались такие же рослые бойцовые остроухие. Обмундированные в одинаковую до последней мелочи штурмовую экипировку и вооруженные самым разным оружием, кому что было по душе, они улыбались, глядя на унижение низвергнутого в прах турецкого султана. Баюкая вывихнутые пальцы на правой руке, он выкрикнул:

– Кто ты такой, урус, чтобы говорить мне, Повелителю Правоверных, такие горделивые слова? Ты можешь меня убить, но держава Османов очень сильна, и в ней множество храбрых воинов, которые как один поднимутся на священную войну против неверных, и ты погибнешь от их ярости!

– Ты что, до сих пор не понял кто я такой? – удивился Батя. – Я – Бич Божий, которому самим Всевышним даны сила и право разрушать одни государства и возводить на их месте другие. Я – тот, кто идет через миры, ликвидируя неустройства и восстанавливая справедливость; и горе тому, кто вызовет на себя мой гнев. Мне незачем тебя убивать. Сначала ты своими глазами увидишь, как армии, которые непременно соберутся со всех концов державы Османов, чтобы вернуть этот город под свою власть, падут тут как один человек, ибо я в состоянии бросить против них силу неодолимой мощи. И вот когда это произойдет, твое государство потрясут мятежи, и оно распадется на множество мелких частей – точно так же, как распалась когда-то Византия, после того как латиняне-крестоносцы обманом захватили Константинополь. И только после этого тебе, вместе с двумя твоими девками, настанет время отправляться в изгнание голыми и босыми – в такое место, откуда иди ты хоть сто лет, все равно никуда не придешь. Там у вас не будет ни слуг, ни рабов, и все, что вам понадобится для жизни, придется добывать своим собственным трудом.

Тут в небесах прогремел отдаленный гром, а обе девки разом тихо зарыдали, живо представив свою печальную судьбу. Обе были рождены православными христианками, но, будучи захваченными в рабство, предпочли покориться обстоятельствам и, приняв ислам, делать в султанском гареме карьеру султанской наложницы: родить сына, возвести его на трон и, получив титул валиде-султан ( матери султана ), добиться высшего положения в османской женской иерархии.

– Если ты и в самом деле посланец Всевышнего, то почему ты оказываешь помощь не правоверным, а неверным урусутским собакам, упорно не желающим принимать истинную веру? – недоумевающе спросил бывший султан.

– А ты что, и в самом деле не понимаешь? – удивился Батя. – Разве не говорил вам Пророк, что люди Книги, которые верят в Христа, являются вашими первейшими братьями? Но для вас, осман, слово „брат“ – это пустой звук. Ради власти и богатств сыновья у вас убивают отцов, отцы – сыновей, а один брат убивает другого, даже если они рождены одной матерью. Конечно, такое случается и среди христиан, но там это исключение и величайший позор, а у вас это – правило, освященное силой закона. Причина того, что османам удалось создать такую большую державу, не в их силе, а в слабости окрестных народов, время силы которых еще не пришло. Всевышний любит всех своих детей, и ему больно смотреть, что вы творите с покоренными вами народами. Да что я тут с тобой разговариваю – приговор окончательный и обжалованию не подлежит.

Батя кивает каким-то своим мыслям и обводит мечом круг, после чего прямо в зале открывается окно портала в Бахчисарай.

– Парни, – говорит он, обращаясь к штурмовикам, – возьмите этих троих и бросьте их в зиндан. Там им самое место. И заберите у этих девок обоих детей, они-то уж точно не виноваты в том, что их отец навлек на себя мой гнев. Передайте их моей супруге и скажите, что я решил воспитать их как своих. Она точно знает, что положено делать в таких случаях.

– Добрый господин! – сказала вдруг одна из девиц на вполне понятном русском языке, доставая из-за ворота платья маленький крестик на серебряной цепочке. – Мое настоящее имя – Евдокия, и, хоть турки зовут меня Махфируз Хадидже, я не предавала христовой веры [25] С этой Махфируз Хадидже связано несколько интригующих фактов. Во-первых – когда в 1618 году на трон взошел ее четырнадцатилетний сын Осман, то она не получила титул валиде-султан, вместо нее обязанности матери султана выполняла няня юноши. Во-вторых – после своей смерти, еще во время правления Османа II, она была похоронена не рядом с мужем, а на обычном кладбище, и без всякой помпы. … Прошу вас, не отправляйте меня в зиндан и не отбирайте моего сына…