Анджей Сапковский - Сага о Рейневане. Башня шутов

— Итак, — начал Завиша, — ты не дуешься. Тогда почему ж ты такой молчаливый?

— Потому что, сдается мне, — осмелился сказать Рейневан, — больше вы дуетесь на меня. И знаю почему.

Завиша Черный повернулся в седле и долго смотрел на него.

— Вот, — проговорил он наконец, — жалобно заныла обиженная невинность. Так знай, сынок, последнее дело трахать чужих жен. И если хочешь знать мое мнение, это подлый поступок. И заслуживает наказания. Честно говоря, ты в моих глазах ничуть не лучше мошенника, который в толпе срезает кошельки или по ночам очищает курятники. Думается, и тот, и другой — мелкие паршивцы и мерзавцы, воспользовавшиеся представившейся оказией.

Рейневан не прокомментировал.

— Был в Польше некогда обычай, — продолжал Завиша Черный, — когда пойманного любителя до чужих жен отводили на помост и к этому помосту железным гвоздем прибивали его мошонку с яйцами. А рядом с прелюбодеем клали нож. Дескать, если хочешь на свободу — отрезай.

Рейневан смолчал и на этот раз.

— Теперь уж не прибивают, — заключил рыцарь. — А жаль. Мою супругу Барбару легкомысленной никак не назовешь, но когда подумаю, что ее минутную слабость, может, там, в Кракове, использует какой-нибудь модник, какой-нибудь, парень, подобный тебе красавчик… А, да что говорить…

Тишину, опустившуюся на несколько минут, снова прервала поглощенная рыцарем капуста.

— Тааак, — облегченно охнул Завиша и глянул на небо. — Впрочем, знай, парень, я тебя не осуждаю, ибо бросать камни может только тот, кто сам безгрешен. И подытожив таким образом, не будем больше к этому возвращаться.

— Любовь — великое дело, и много у нее имен, — проговорил Рейневан слегка недовольным голосом. — Слушающий песни и романсы не осуждает ни Тристана и Изольду, ни Ланселота и Гвиневеру, ни трубадура де Кабестена и мадам Маргариту из Руссельона. А нас с Аделью связывает не меньшая горячая и искренняя любовь. И пожалуйста, все прямо-таки взъелись…

— Если ваша любовь столь велика, — Завиша как бы удивился, — то почему ты не рядом со своей любимой? Почему удрал, будто застигнутый на месте преступления вор? Тристан, чтобы быть рядом с Изольдой, нашел способ, переоделся, если мне память не изменяет, в лохмотья запаршивевшего нищего. Ланселот, чтобы спасти Гвиневеру, в одиночку пошел войной на всех рыцарей Круглого Стола.

— Не так все просто. — Рейневан зарделся не хуже алой розы. — Ей крепко достанется, если меня схватят и убьют. Я уж не говорю о себе самом. Но я найду способ, не бойтесь. Хотя бы переодевшись, как Тристан. Любовь всегда побеждает. Amor vincit omnia .

Завиша приподнялся в седле и грохотнул. Трудно было понять, что это — комментарий или всего лишь капуста.

— Единственная от нашего диспута польза, — сказал он, — что мы поболтали, потому как скучно было ехать молчком, опустив нос. Продолжим же, юный силезец. На другую тему.

— А почему, — после недолгого молчания проговорил Рейневан, — едете этой дорогой? Не ближе ли из Кракова на Мораву через Рацибуж? И Опавско?

— Может, и ближе, — согласился Завиша. — Но я, видишь ли, рацибужцев терпеть не могу. Недавно преставившийся князь Ян, светлая ему память, тот еще был сукин сын. Натравил убийц на Пшемыка, сына чешского князя Ношака, а я и Ношака знал, и Пшемык был мне другом. Потому-то я не пользовался рацибужским гостеприимством раньше, да и теперь не стану. Тем более что Янов сынуля Миколаек доблестно, говорят, следует по стопам родителя. Кроме того, я сделал солидный крюк, потому что надо было кое-что обговорить с Кантнером в Олесьнице, ознакомить с тем, что сказал по его адресу Ягелло. К тому же дорога через Нижнюю Силезию обычно гораздо разнообразнее. Хоть и вижу теперь, что таковое мнение сильно преувеличено.

— Ага, — быстро догадался Рейневан, — так вот почему вы в полном вооружении едете! На боевом коне! Драку высматриваете? Я угадал?

— Угадал, — спокойно согласился Завиша Черный. — Говорили, у вас тут кишмя кишат раубриттеры [66] Рыцари-разбойники, грабители ( нем. Raubritter ). .

— Не здесь. Здесь безопасно. Потому так людно.

Действительно, на недостаток общества обижаться было нельзя. Правда, сами они не обгоняли никого и никто их не опережал, зато в противоположном направлении, из Бжега к Олесьнице, движение было оживленное. Их уже миновали несколько купцов на продавливающих глубокие колеи тяжело нагруженных телегах в сопровождении нескольких вооруженных людей с исключительно бандитскими физиономиями. Миновала пешая колонна навьюченных баклагами дегтярей, опережаемых резким запахом дегтя. Проследовала группка конных крестоносцев, прошагал странствующий с оруженосцем молодой иоаннит с личиком херувима, проплелись перегоняющие волов погонщики и пятерка подозрительного вида пилигримов, которые, хоть они вполне вежливо поинтересовались дорогой на Ченстохову, в глазах Рейневана подозрительными быть не перестали. Проехали на брошенной телеге голиарды, веселыми и не вполне трезвыми голосами распевающие « In cratero mea » [67] «В моем кувшине» ( лат .). , песню, сложенную на слова Гуго Орлеанского. Только что проехал рыцарь с женщиной и небольшой свитой. Рыцарь был в роскошных баварских латах, а вздыбившийся двухвостый лев на его щите указывал на принадлежность к обширному роду Унругов. Рыцарь, это было видно, моментально распознал герб Завиши, поклонился, но так гордо, чтобы было ясно, что Унруги ничуть не хуже сулимцев. Одетая в светло-фиолетовое платье спутница рыцаря сидела по-дамски на прекрасной караковой лошади, и ее голова — о диво! — ничем не была покрыта. Ветер свободно играл золотыми волосами. Проезжая мимо, женщина подняла голову, слегка улыбнулась и окинула уставившегося на нее Рейневана таким зеленым и многоговорящим взглядом, что юноша даже вздрогнул.

— Эге! — сказал, выдержав долгую паузу, Завиша. — Своей смертью ты, парень, не умрешь.

И пустил ветры. С силой бомбарды среднего размера.

— Чтобы доказать, — сказал Рейневан, — что я на все ваши насмешки и уколы вовсе не обижаюсь, я вылечу вас от постоянных подскоков и газов.

— Интересно было бы узнать как.

— Увидите. Как только попадется пастух.

Пастух попался довольно скоро, но, увидев сворачивающих к нему с дороги конных, кинулся в паническое бегство, влетел в чащу и исчез как сон златой. Остались только блеющие овцы.

— Надо было, — рассудил, в очередной раз приподнимаясь на стременах, Завиша, — маневром его брать, из засады. Теперь-то уж его по этим вертепам не догонишь. Судя по скорости, он уже успел отгородиться от нас Одрой.

— А то и Нисой, — добавил Войцех, оруженосец рыцаря, проявляя живость ума и знание географии.

Однако Рейневан вовсе не обратил внимания на насмешки. Слез с коня, уверенно направился к пастушьему шалашу и через минуту вернулся с большим пучком сухих трав.