Анджей Сапковский - Сага о Рейневане. Башня шутов

— Чужеложство есть грех, — проговорил плебан, распрямляясь за столом. — Чужеложство есть также преступление. Но за грехи карает Господь, а за преступления — закон. Самосудов же и убийств не оправдывает никто.

— Вот-вот, — поддержал credo бургомистр, но тут же умолк и все внимание уделил принесенному в этот момент пиву.

— Никлас Стерча, что нас особо печалит, — добавил Галль, — погиб трагически, но в результате несчастного случая. Однако если б Вольфгер с компанией поймали Рейневана де Беляу, то мы, в соответствии с нашей юрисдикцией, имели бы дело с убийством. Впрочем, неизвестно еще, не будем ли. Напоминаю, что приор Штайнкеллер, жестоко побитый братьями Стерчами благочестивый старец, еле живой лежит у августинцев. Если после такого избиения он умрет, то возникнет проблема. Как раз для Стерчей.

— Что же до преступления чужеложства, — злотник Лукас Фридман вперился в свои унизанные перстнями ухоженные пальцы, — то примите во внимание, уважаемые господа, что это вовсе не наша юрисдикция. Хоть в Олесьнице и имел место разврат, участники оного подчиняются не нам. Гельфрад Стерча, которому изменила супруга, — вассал Зембицкого князя, как и соблазнитель, юный медик Рейнмар де Беляу…

— У нас имел место разврат, и у нас имело место преступление, — жестко проговорил Гофрихтер. — К тому же немалое, если верить тому, в чем Стерчева супруга призналась у августинцев. Что, мол, медикус ее чарами околдовал и чернокнижеством довел до греха. Принудил против ее желания.

— Все так говорят, — проворчал из глубин кружки бургомистр.

— Тем более, — равнодушно добавил злотник, — когда им приставляет нож к горлу кто-нибудь вроде Вольфгера де Стерчи. Правильно сказал преподобный отец Якуб: чужеложство есть преступление, crimen , и как таковое нуждается в расследовании и суде. Нам здесь не нужна кровная месть или побоища на улицах, мы не допустим, чтобы разбушевавшиеся хозяйчики поднимали тут руку на священников, размахивали ножами и уродовали людей на площадях. В Свиднице попал в башню один из Панневицей за то, что ударил оруженосца и кордом ему грозил. И это справедливо. Нельзя допустить разврата времен рыцарского произвола и своеволия. Дело должен рассмотреть князь.

— Тем более, — поддержал кивком головы бургомистр, — что Рейнмар из Белявы — дворянин, а Адель Стерчева — дворянка. Мы не можем их выпороть, как каких-то простолюдинов, или изгнать из города. Все должен решать князь.

— Спешить с этим не следует, — бросил, глядя в потолок, плебан Якуб Галль. — Князь Конрад выезжает во Вроцлав, перед выездом у него бесчисленное множество дел. Слухи, как и всякие слухи, конечно, наверняка уже давно дошли до него, но сейчас не время придавать этим слухам официальный статус. Достаточно будет, когда князь вернется, изложить ему проблему. А до того времени многое может решиться само собой.

— Я тоже так считаю, — опять кивнул Бартоломей Захс.

— И я, — добавил злотник.

Ян Гофрихтер поправил куний колпак, сдул пену с кружки.

— Князя, — проговорил он, — информировать пока не стоит, подождем, когда вернется, в этом я согласен с вами, уважаемые. Но Святой Официум уведомить надобно. К тому же немедля. О том, что мы у медикуса в кабинете нашли. Не крутите головой, господин Бартоломей, не стройте рожиц, уважаемый господин Лукас. А вы, преподобный, не вздыхайте и не считайте мух на потолке. Мне все это так же нужно, как и вам, и я так же жажду увидеть здесь Инквизицию, как и вы. Но при вскрытии кабинета присутствовало множество людей. А там, где скапливается много народу, всегда — думаю, я не открою страшную тайну — отыщется по крайней мере хотя бы один, который донесет Инквизиции. А если в Олесьницу нагрянет визитатор, то он нас же первых спросит, почему мы тянули.

— Я же, — Галль оторвал взгляд от потолка, — объясню. Лично я. Ибо это мой приход и на мне лежит обязанность информировать епископа и папского инквизитора. Мне также полагается оценивать, возникли ли обстоятельства, обосновывающие вызов и загрузку работой курии и Суда.

— Колдовство, о котором вопила у августинцев Адель Стерчева, не обстоятельство? Кабинет — не обстоятельство? Алхимическая реторта и пентаграмма на полу — не обстоятельства? Мандрагора? Черепа, руки скелетов? Хрусталь и зеркала? Бутылки и флаконы дьявол знает с какой дрянью или ядом? Лягушки в банках? Все это — не обстоятельства?

— Нет. Инквизиторы — люди серьезные. Их дело — inquisito de articulis fidel [32] Беспристрастное рассмотрение предмета ( лат .). , а не какие-то бабские выдумки, предрассудки и лягушки. Такими глупостями я и не подумаю забивать им головы.

— А книги? Те, что вот здесь лежат?

— Книги, — спокойно ответил Якуб Галль, — вначале следует изучить. Внимательно и не спеша. Святой Официум не запрещает читать книги и владеть ими.

— Во Вроцлаве, — угрюмо сказал Гофрихтер, — только что двое отправились на костер. Говорят, как раз за то, что у них были книги.

— Отнюдь не за книги, — сухо возразил плебан, — а за контумацию, за отказ отречься от сведений, содержащихся в этих книгах. Среди которых были письма Виклифа и Гуса, лоллардский « Floretus » [33] Книга лоллардов, своеобразный «манифест веры» лоллардов и виклифистов. , пражские статьи и многочисленные другие гуситские либеллы [34] Сочинения, памфлеты, пасквили. и манифесты. Ничего подобного я не вижу среди книг, реквизированных в кабинете Рейнмара из Белявы, а вижу почти исключительно медицинские произведения. Кстати, в большинстве своем либо даже полностью являющиеся собственностью скриптория монастыря августинцев.

— Повторяю. — Ян Гофрихтер встал, подошел к выложенным на столе книгам. — Повторяю, я вовсе не горю желанием обратиться ни к епископской, ни к папской Инквизиции, я не намерен ни на кого доносить и видеть кого-либо вопящим на костре. Но тут речь идет о наших, прошу прощения, задницах. Чтобы и на нас не пало обвинение за эти книги. А что мы среди них видим? Кроме Галена, Плиния и Страбона? Саладин де Аскуло, « Compendium aromatorum », Скрибоний Ларг, « Compositiones medicamentorum », Бартоломей Англичанин, « De proprietatibus rerum », Альберт Великий, « De vegetalibus et peantes ». «Великий», надо же, прозвище воистину достойное колдуна. А это, извольте, Сабур бен Саад. Абу Бекр аль-Рази. Нехристи! Сарацины!

— Этих сарацинов, — спокойно пояснил, рассматривая свои перстни, Лукас Фридман, — преподают в христианских университетах. Как медицинских авторитетов. А ваш «колдун» — Альберт Великий — это епископ Регенсбургский, ученый теолог.

— Да? Хм-м… Посмотрим дальше… Вот! « Causae et curae », написанная Хильдегардой Бингенской. Наверняка колдунья эта Хильдегарда!

— Не совсем, — улыбнулся плебан Галль. — Хильдегарда Бингенская, пророчица, именуемая Рейнской Сивиллой. Скончалась в ауре святости.