Александр Ярославцев - Обманутый и оскорбленный [litres]

Самыми трудными и тяжелыми для брандера были последние сто метров. Выстроившись густыми рядами вдоль самого борта, французы вели непрерывный огонь с твердым намерением отвести от себя смертельную угрозу, и они были близки к этому. Достаточно было одной пуле попасть в закрепленные на носу корабля мины, и линейный корабль был бы спасен. Однако госпожа Фортуна отвернула свой лукавый лик от воинов Луи-Наполеона. Приняв пароход за обычный брандер, они сосредоточили свой огонь на капитанской рубке и палубе, надеясь если не перебить корабельную команду, то не дать ей возможность воткнуть в «Генриха» абордажные крючья и запалить свои горючие материалы.

Выглянув в последний раз на врага из-за баррикады и счастливо разминувшись с очередной пулей, просвистевшей рядом со щекой, Ивлев намертво закрепил руль в нужном положении. Огромная корма корабля, обильно украшенная замысловатой резьбой, быстро наползала на маленький русский пароход. Можно было с чистой совестью идти на корму к привязанной там шлюпке, но лейтенант Ивлев собирался остаться на брандере.

Французские солдаты продолжали стрелять по врагу до самой последней минуты, перед тем как пароход ударил носом по громаде «Генриха» и три сильных взрыва потрясли могучий корпус. И в тот же миг оглушительные крики ужаса и отчаяния пронеслись по рейду Евпатории. Кричали люди, находившиеся на борту корабля, кричали моряки, с соседних с «Генрихом» судов следившие за этим смертельным поединком. Облепив фальшборты своих кораблей, они с трепетом и страхом смотрели, как получивший смертельный удар в корму французский Голиаф оседал в морскую пучину.

Находившимся на борту корабля солдатам понадобилось некоторое время, прежде чем они осознали серьезность своего положения. Благополучно пережив взрыв русских мин, они успокоились, полагая, что положение «Генриха» не столь серьезное и все обойдется. Однако довольно заметное оседание корабля на поврежденную корму вдребезги разбило эти хрупкие иллюзии. Моментально возникла жесткая давка за места в спускаемых шлюпках, которую с большим трудом сдерживали офицеры с помощью ударов шпаг и угроз предать экипаж смерти за непослушание.

Порядок еще не был восстановлен, как из трюмов с громкими криками: «Вода, вода!» на палубу хлынули канониры с нижних орудийных палуб, и, словно подтверждая правоту их слов, корпус «Генриха IV» сильно накренился на правый борт. Всего этого было достаточно, чтобы притушенная паника вспыхнула с утроенной силой, которую уже ничто не могло остановить. Обезумевшие от страха люди стали пытаться как можно скорее покинуть обреченный корабль и бросились к левому борту, который выходил в сторону Евпатории.

Проникшая внутрь вода сместила остойчивость корабля, и он стал заваливаться на правый бок, отрезая столпившимся на противоположном борту путь к спасению. Напрасно некоторые солдаты пытались спрыгнуть в воду с поднимающегося ввысь крутого борта корабля. Оседание «Генриха» было быстрым и неотвратимым, и огромная масса людей гибла вместе с ним, так и не успев покинуть один из лучших кораблей французского императора.

Из членов команды брандера, потопившего «Генриха», сумел спастись только один Мельников. Будучи хорошим пловцом, он все-таки сумел доплыть к спасительному берегу, где и был подобран казачьим патрулем, наблюдавшим за действиями брандеров.

Увы, совсем иная судьба была у старшего лейтенанта Ивлева. Вследствие контузии тот был захвачен в плен французскими моряками в бессознательном состоянии и доставлен на сушу, где разъяренные европейцы устроили над ним жестокий самосуд. Едва только носители высокой культуры и идеалов демократии узрели мундир русского моряка, как дикая злоба и жгучая ненависть охватили их «благородные» сердца. В едином порыве гнева, не дожидаясь появления старших офицеров, они с торжествующим криком принялись избивать молодого человека всем, что только попало им под руку.

Когда же высокое начальство все же соизволило прибыть к своим дико кричавшим солдатам, их глазам предстала отвратительная картина. Тело лейтенанта Ивлева в окровавленном мундире было безжалостно распято на одном из прибрежных деревьев. Раскинутые руки моряка были прибиты к стволу дерева снятыми с ружей штыками, а вместо головы находилось одно кровавое месиво, сотворенное коваными ружейными прикладами и солдатскими сапогами.

С большим трудом офицеры смогли навести в рядах своих подчиненных относительный порядок и спокойствие, но заставить солдат снять тело русского моряка они не смогли. Только к вечеру следующего дня останки лейтенанта Ивлева были опущены в наспех вырытую могилу, которую оккупанты поспешили сровнять с землей. Так сильна была их злоба к одному из славных героев, чьи доблестные подвиги сократили экспедиционный корпус сразу на две с половиной тысячи человек.

Правда, на долю французов и англичан из общего числа погибших в этот день приходилось около восьмисот человек. Все остальные были их союзники, турки, албанцы и прочие подданные великого султана. По сравнению с пятнадцатью жизнями охотников, не вернувшихся из похода, это были огромные потери, однако еще большими были страх и неуверенность, которые русские моряки посеяли в сердцах своих врагов.

Кроме людских потерь, экспедиционный корпус понес большой урон в провизии и боевых запасах, что погибли вместе с транспортными парусниками. Также сильно пострадала его кавалерия. Из трех тысяч лошадей, покинувших Варну, к строевой службе были готовы менее тысячи, все остальные либо погибли, либо были больны.

Слабым утешением для маршала Сент-Арно и лорда Раглана было то, что в результате атаки русских брандеров в малой степени пострадал артиллерийский парк союзников. На морское дно вместе с кораблями пошло семь полевых батарей французов и англичан, тогда как орудия главных калибров армии не пострадали.

В тот же день между английским и французским командованием возникла яростная склока. Французы обвиняли англичан в преступной халатности по отношению к своему парусному флоту, для защиты которого было выделено слишком малое число кораблей прикрытия. Британцы в свою очередь доказывали, что они прикрывали свои транспорты от возможного нападения русских кораблей, идущих из Варны. Что же касается французов то, по мнению английского адмирала, у них было довольно сил для отражения нападения небольшого отряда брандеров, уничтожившего почти семь процентов союзного флота.

С каждой минутой страсти на борту британского «Альбиона», где проходило совещание, накалялись, грозя перейти из перебранки в открытое оскорбление противоположной стороны. Только благодаря дипломатическому искусству лорда Раглана эта перепалка с взаимными обвинениями не вылилась в нечто большее, что могло бы развалить союзную коалицию в самом начале ее боевого пути.