Андрей Булычев - Кровь на камнях [СИ litres]

– Русские! – вдруг выкрикнул кривоногий топчу, заметив какое-то движение боковым зрением.

– Рота, в атаку!

– Ура! Ура-а! – егеря с рёвом бросились в штыковую. Бах! – выстрел из штуцера в фигуру в чёрном плаще. Месье уже выбирал цель, подняв свой пистолет, но так и не успел спустить курок. Хэк! Штык вошёл с противным хрустом в грудь первого турка. Вперё-од!

– Пригнись! – Лёшка на автомате пригнулся, и здоровенный банник с шелестом пролетел возле самого его уха. – На!

В прыжке штуцер резко пошёл вперёд, к телу огромного топчу, клинок вспорол его плечо и тот, тонко взвизгнув, выпустил из рук своё грозное орудие припустившись прочь.

– Спасибо, Воробей! Предупредил вовремя, чуть башку этот бугай мне своим банником не снёс! – крикнул Лёшка, пробегая вперёд.

Егеря дрались остервенело, дорвавшись здесь до того привычного дела, которое они столько времени отрабатывали на своих полигонах. Пять минут, и батарея была очищена от всей своей прислуги. Часть её лежала переколотая у орудий, а большинство бежало сейчас с холма, да так, что аж сверкали пятки.

– Ура! – крикнул Макарович, подняв над головой штуцер.

– Ура-а-а-а! – раскатилось над отбитым холмом.

– Развернуть орудия на левый фланг! Пионеры и оружейники за фейерверкеров, – скомандовал Егоров. – Наводи на противника! Курт, во-он ещё одна батарея бьёт по нашим. Выкатывай три орудия чуть в сторону и дай по ним огоньку!

Ба-ах! Ба-ах! Ба-ах! – ударили пушки ядрами по дальней турецкой батарее. С визгом ушла дальняя картечь во фланг янычарского полка. Русские каре в это время приблизились на дистанцию ружейного выстрела и ударили по неприятелю залпами, намереваясь затем пойти в штыковую.

Паника охватила янычар, а за ней и всю турецкую армию. Только что стойко сражавшиеся, они бросали оружие, пушки, припасы, обоз и рассыпа́лись по окрестным лесам. О дальнейшем преследовании их нельзя было и думать, физические силы после суточного марша и восьмичасового изнурительного боя у русских были уже на пределе. Суворов остановил свои войска южнее Козлуджи и здесь же дождался подхода Каменского.

Вечером Александр Васильевич собрал у себя всех своих командиров. Вид он имел нездоровый, как сказали знающие люди, генерала мучила старая рана, и его сильно лихорадило. Но перед подчинёнными он старался выглядеть непринуждённо, как обычно, сыпал остротами, благодарил отличившихся в сражении. Только лишь хорошо знающие этого человека люди замечали красные от недосыпа и болезни глаза и бледное, осунувшееся, измождённое лицо.

– Господа офицеры, собрал я вас здесь, дабы иметь возможность попрощаться с теми, кто с великой доблестью служил под моим началом! Сегодня мы с вами сделали зело великое дело. Восемь тысяч солдат нашей дивизии переломили хребет сорокатысячной армии Хаджи-Абдул-Резака. Дорога на Шумлу открыта, а там дальше лежит путь на Балканы и на сам Стамбул. Жаль вот только, не идти мне с вами дальше, – генерал печально развёл руками. – По болезни вынужден я нынче же покинуть армию. Если у кого-то есть ко мне какие вопросы, прошу вас остаться, приму непременно. Всем выражаю своё самое искреннее почтение. Прощайте, господа! Даст Бог, ещё свидимся!

Лёшка вслед за остальными вышел из шатра полководца. Высокий гусар с майорским горжетом на доломане придержал его за локоть:

– Это ваше, сударь! – протянул он ему кавказский кинжал – каму. – Нет-нет-нет, и даже не пытайтесь меня оскорбить! Одно дело мы, капитан, делали. Рады, что смогли вам помочь! А лихо вы ту батарею на штык взяли!

– Спасибо, ваше высокоблагородие! – поблагодарил гусара Лёшка. – Огромное, искреннее спасибо от всех нас и от меня лично! А всё же подскажите, как мне вас можно отблагодарить? Вы ведь нам столько жизней тем своим отчаянным маневром сберегли! Не в уплату, господин майор, а так, просто по-человечески.

– По-человечески, говоришь? – усмехнулся кавалерист. – Неужели не знаешь, голубчик, что настоящие гусары любят?

– Ва-аше высокоблагородие! – развёл руками Алексей. – Дам-с я никак не обещаю, султанский гарем далеко от нас покамест, за Балканы за ним нужно идти. А вот в шампанском или в хорошем вине мы вас искупаем. Уж это я вам могу пообещать, дайте вот только время!

Майор оглушительно расхохотался, держась за ляжки.

– Ловлю на слове тебя капитан! – отдышавшись, протёр он выступившие на глазах слёзы. – А может, ну его, вино, а может, всё же за Балканы, к Стамбулу, а?

У шатра стояли те несколько старших офицеров, у кого было личное дело к Суворову. Переминаясь, они вели меж собой неспешную беседу.

– Неспроста генерал так резко засобирался. Поговаривают, что у них возникла жаркая ссора с Каменским, и тот в ней весьма грубо себя повёл, упирая на своё старшинство. А вот теперь он обещает довести дело до суда. И всё это за то, что Александр Васильевич его, дескать, дерзко ослушался и по своему личному почину повёл свои войска на Абдул-Резака. Реляцию командующему в ставку отправил, в которой сию решительную викторию за собой лично записал, а Суворова в самом дурном свете выставил. Вот и не стерпел такого наш генерал.

– Нет, ну и болезнь у него тоже обострилась, видел, как он выглядит-то нынче худо? – вторил ему второй. – Похоже, вот всё это вместе и дало такой неожиданный оборот.

– Да-а, невесело нам будет под Каменским воевать, самодур он и есть самодур, прости Господи!

Наконец, адъютант пригласил в шатёр Егорова.

– Что, голубчик, небось, протекция тебе нужна? Давай бумагу, передам её куда надо, сразу же, как только в Санкт-Петербург попаду и сам за тебя похлопочу! – генерал протянул руку к Егорову.

– Никак нет, ваше превосходительство! – покачал тот головой. – Мне протекции без надобности, я хотел бы от вас последний приказ для себя получить. С завтрашнего дня, сказывают, вся наша вторая дивизия вливается в состав первой и будет потом вставать на долгий бивуак. Правда ведь?

– Та-ак! – протянул, глядя с прищуром на стоявшего перед ним егеря, генерал. – И какой же ты от меня теперь самый последний для себя приказ ждёшь?

– Ваше превосходительство, вы ведь сами когда-то говорили, что Русская армия стоит в предгорьях Балкан, – волнуясь, зачастил Лёшка. – Там горные проходы, а за ними Бургас и равнина до самого Стамбула. Самый прямой путь, и всего-то в три сотни вёрст! Ваше превосходительство, а вы бы остановились в шаге перед Балканами?!

– Я бы, я бы, – покачал с грустью головой Суворов. – Не судьба мне, Егоров, нынче через них перешагнуть. Чего ты хочешь, говори прямо и чётко, как вот сам можешь, ну?!

– Ваше превосходительство! Дайте мне письменный приказ вывести роту из лагеря. Потреплем турок на лесных дорогах под Шумлой, а потом оседлаем Ришский перевал! Глядишь, и у нашего командования духа всё ж таки хватит через горный хребет перешагнуть!