Дмитрий Калюжный - Грани сна [litres]

Услышав это, монах Базан вскинул голову; отблеск солнца зайчиком перепрыгнул из одного его глаза в другой. Джон заметил этот просверк, и подумал, что своей логикой сумел-таки его уесть.

Потомок постоял, склонив голову, затем подхватил верёвку и, вздымая брызги, потащил плотик обратно к мысу. Джон брёл за ним, продолжая болтать:

– Вы не поверите: я думал, вы русский ходок. Никак не могу его найти! Найду, или нет? Что об этом известно в вашу эпоху?

– Зачем спрашиваешь? – рыкнул Базан по-гречески. – Кто ищет, тот обрящет. – И опять перешёл на английский: – У тебя своё дело, у меня своё.

– Ах, да, извините. Мне объясняли, что спрашивать о будущем нельзя. Только о прошлом. Потому что у нас общее прошлое, но может быть разное будущее, если о нём говорить. Я этого не понимаю, кстати. А вы?

– Ох, ох, – бормотал инок Базан себе под нос. – Во, попал. А впрочем…

– Я помогу тащить, – забегая вперёд, протянул к верёвке руки молодой послушник.

Из россказней лагерного дружка-итальянца Лавр помнил, что физик Бартини описывал Вселенную, как некий симбиоз трёхмерной структуры, условно называемой пространством, и расположенной перпендикулярно к ней трёхмерной же протяжённости, которую условно можно назвать временем. При этом оставаясь в убеждении, что время всего лишь условная сравнительная мера движения материи!

Оказавшись несколько здешних лет назад в неведомо какой эпохе, где нет ни научной литературы, ни собеседников, способных поддерживать разговор на эту тему, Лавр поначалу загрустил. Потом от скуки стал строить в голове разнообразные стереометрические фигуры, исходя из того, что и структуры, и протяжённости для начала должны быть трёхмерными. Он мысленно рассматривал и откладывал в сторону тетраэдры [177], двойные тетраэдры, пирамиды с шестиугольными основаниями и прочие фигуры, в которых каждая плоскость, грань или вершина граничит с плоскостями, гранями и вершинами других таких же фигур. Он представлял, как они вращаются относительно друг друга, и как их цепь сама себя переплетает. Чуть с ума не сошёл.

Когда в их монастыре появился послушник Иона, Лавр крутил в голове комбинации усечённых икосаэдров [178], пытаясь в каждый вписать несколько тетраэдров, чтобы вершины их совмещались бы с вершинами икосаэдра. Куда и как в этой размерности могут перемещаться объекты, имманентные разным фигурам?..

Как-то зимой сидел он в своей келье-пещере, разведя огонь в камине и занавесив вход коровьей шкурой, и болтал с послушником Ионой. Они теперь общались по-дружески, хотя Иона по-прежнему считал «потомка» Базана более умным и опытным пришельцем из XXII века, и Лавр ему в этом не мешал, а даже подыгрывал.

– Всякую Вселенную можно рассматривать как вращающийся осциллятор [179], но и как волну, – вслух размышлял Лавр. – Однако наша Вселенная может быть элементом множества Вселенных! И тогда, двигаясь по грани икосаэдра… тьфу, по лучу времени, своеобразно расположенному к другим Вселенным… Хотя, с чего бы? Надо ли в этом случае вообще говорить об ориентации?.. Как ты думаешь, сын мой?

– Не знаю, отец Базан.

– С другой стороны, физическое тело может перенестись, предположим, в виде волны из одной Вселенной, а в другой обрести тело. А? Чего головой трясёшь? Мы-то двое уж точно сюда откуда-то перенеслись.

– А я думаю, – сказал Иона, – что здесь мы имеем подтверждение Писанию. Если в одной Вселенной тело умирает, то душа попадает в другую. То есть в рай. Или ад.

– Крепко тебя ударило! – посочувствовал Базан. – Смотри, излишнее увлечение Писанием сведёт тебя с ума даже быстрее, чем меня – увлечение темпоральной физикой.

Иона засмеялся:

– Да я это ради поддержания разговора… А о практике перехода спрошу вот что. Тебе наверняка известно, что киношники снимают много фильмов о путешествиях в прошлое и будущее. А как герой этих фильмов попадает туда и обратно? В моей родной эпохе режиссёры уже не заморачиваются этим вопросом. А когда-то, в старых фильмах, вроде Back to the Future, чтобы попасть в прошлое, обязательно надо было достигать огромной скорости.

– А, Back to the Future! – обрадовался Лавр, которому про этот фильм рассказывал правнук Глеб, когда они жили при дворе Ивана Грозного. – Это про дока Брауна и Марти Макфлая!

– Да. У нас он до сих пор популярен. Хотя показывают редко.

– Там, где живу я, вообще не показывают, – скривился Лавр.

– Понятно, для ваших времён это уже, наверное, совсем архаика… Так вот. В том фильме, чтобы попасть в прошлое или будущее, надо быстро мчаться в машине. Восемьдесят восемь миль в час, кажется. А в других фильмах прыгают вниз, например, в четвёртой части Men in black, или в кино про Кейт и Лео. Видел их?

– Нет, но мне рассказывали.

– Почему такая технология перехода?

– Не знаю. Если сценаристы знакомы с общей теорией относительности Эйнштейна…

– Кто знаком с теорией Эйнштейна? – удивился Иона. – Сценаристы? Не смеши!

– Мало ли… Если знакомы, то могли подумать, что движение героя относительно Земли с ускорением, в машине или в прыжке, связывает его с планетой через гравитацию. Тогда он, переместившись во времени, перенесётся и в пространстве, то есть останется на Земле. А без этого герой – думают они – попадёт в ту точку Вселенной, где Земли нет, она туда ещё не прилетела, или уже улетела, и снимать кино будет невозможно. Понял?

Иона помотал головой:

– Проще застрелиться.

Весной в их монастырь приехал на ослике епископ Макарий, представлявший в Тавридском Салачике цареградского патриарха. Отец Варсоний тако сказал об этом визите: «Свершилось немыслимое». Их обитель не подчинялась никакому епископу или патриарху. Для Царьграда они были беглецами, для патриархата – еретиками.

Но Христом завещана любовь, а дьяволом любопытство: посмотреть на гостя повылазили из своих нор все.

Паче чаяния, епископ не стал предавать их анафеме, а напротив, одарил книгами и парчой для облачений, кои отец Варсофий с благодарностию приял, отдарившись чудесной иконой, писанной одним из монахов.

Но не обошлось без недоразумений! Лавр позже со смехом вспоминал, сколь гневно пресек отец игумен попытку всучить ему будто бы шу́йцу [180]апостола Петра в серебряной раке. «Нет в Писании указаний на святость бренных останков!» – сказал он. «Мы веруем не в чудеса от мощей, а единственно в служение людям во славу Исуса». И если, де, Макарий так хочет избавиться от оной части костяка Петра, то пусть передаст её иноку Базану, и тот со всем уважением кинет артефакт в костницу, где ему самое место.

Увлечённо слушая компетентных в богословии мужей, Лавр не сразу обратил внимание, что кто-то дёргает его за рясу. Оказывается, то бесился послушник Иона.