Дмитрий Калюжный - Грани сна [litres]

Больше всего Лавра заинтересовало, что там, где её белгородский колхоз, протекает речка Муром.

– Муром? – переспросил он.

– Да! И село наше Муром. У нас все знают, что Илья-то Муромец из сказки от нас шёл, сначала на Чернигов, потом на Киев. От нас и идти-то, чего там идти. А в книжках врут, будто он издаля откуда-то пёрся. С севера. Ой, ой. А мы знаем…

Лавр довёз её на метро до Чистых прудов, провёл до строительной конторы на Покровке, записал ей свой телефон, и оставил. Девка пробивная, сама устроится!..

Первая неделя июня в их квартире и в библиотеке прошла в хлопотах, связанных с днём рождения Пушкина. Лавра впечатлило сие действо. Да-а, думал он: празднование дня рождения поэта в рамках столетия его гибели – это юбилей фантасмагорический.

Советский народ был всерьёз потрясён масштабами празднования. Цитаты из Пушкина украшали стены и заборы. Его декламировали по любому поводу и без повода – в театрах, конторах, трамваях и школах. Все школьницы знали назубок письмо Татьяны Онегину. Все школьники охотились за последними томами полного собрания сочинений, где были не только незаконченные произведения и черновики, но также эротические стишки гения. Бесконечные митинги трудящихся, сопровождавшиеся славословиями поэту, породили фразеологизм: «А работать кто будет? Пушкин?».

Для всего коллектива библиотеки это была сумасшедшая неделя! По окончании матушка с сотрудницами и Лавр вместе с ними допоздна наводили порядок, возвращая это учреждение культуры в обычный вид. А когда, наконец, попали домой, каждый из соседей – Ангелина с мамочкой, и дядя Ваня с женой, выказали им свою приязнь и сочувствие.

– Надо бы сохранить методички, – озабоченно сказала мама, заваривая чай. Она всё ещё думала о Пушкине.

– Зачем?

– Через два года – в 1939-м, исполнится сто сорок лет со дня рождения Александра Сергеевича! Пригодятся.

– Новые напечатают, – успокоил её Лавр. Он взял отпуск и размышлял, где провести ближайшие две недели.

Утром позвонила Зина.

– Масквич, – сказала она своим южным сельским говорком, и без околичностей сразу перешла к делу. – Дай сто рублей.

Лавр выбежал к телефону неодетым, со сна. Он зевнул, почесал голую ногу и утомлённо спросил:

– Что там у тебя случилось?

– Председатель, гад, выписал неправильную справку. Не написал, что отпускает для устройства на работу. Надо ехать в Муром.

– Ага, в Муром, – оживился Лавр.

– Я устроюсь, верну с получки.

– Так, так. В Муром, значит.

– Так дашь, или нет?

– Слушай, подруга, возьми меня с собой.

– Это ещё зачем? – подозрительно спросила она.

– Интересует меня твой Муром. С историко-этнологической точки зрения.

– Чаво? Ты по-каковски со мне балакаешь?

– Нет, правда. Я оплачу тебе билеты туда и обратно, а ты мне покажешь эту реку. Которая Муром. По ней плавать-то можно?

– Куды там плыть! Махнул два раза, и уже переплыл. Тока окунуться разве.

– А лодки?

– Ну, рыбаки всякие на лодках. Да.

– Вот и сплаваем, глянем, что там к чему.

– Ой, не забивай мне паморотки. Мне справку надо взять!

– Не бойся, возьмём! Я надену галстук, посмотрю на твоего председателя сурово, и он сразу…

– Хи-хи-хи… «Галстук»! Это который на шею вяжуть?

– Да, да…

В тот же вечер они выехали, и утром были в Белгороде. Прежде, чем выходить из вагона, бойкая Зина повязала на голову косынку, и сразу обрела вид сельской простушки-скромницы. Потом на перекладных добирались до Мурома, причём последние несколько вёрст шли пешком. По пути она рассказала, что, оказывается, все лодки на реке кому-то, да принадлежат. Но некий дед уже старый, лодка его зря утопла у берега. Если выпросить у него вёсла, да подсушить евоную давно брошенную посудину, то для его, Лавра, целей сойдёт. Правда, про цели она сама не очень понимала.

Вряд ли он смог бы ей объяснить.

Когда-то все населённые пункты в бассейне Оки назывались Городцами. А по Волге чередой шли Сараи. Немалое количество топонимов необъяснимо повторялось на Западе и на Востоке. Если какое-то из них встречается в летописи – то, о каком речь?..

Теперь вот он обнаружил два Мурома. Один в низовьях Оки, там Лавр бывал. Второй, к которому сейчас стремилась его душа, был не только селом, но и рекой, которая впадала в реку Харьков, причём, по рассказам Зины, в месте впадения она была шире, чем Харьков. В старину могли считать, что это Харьков впадает в Муром, и тогда, значит, вся харьковщина оказывается муромской землёй. А выше по притокам этой водной системы легко пройти через водораздел к реке Десне, а та течёт через Чернигов, который посетил по пути в Киев русский богатырь Илья Муромец. Такая у Лавра была цепь рассуждений.

Но рассуждай, не рассуждай, а в село Муром они попадали почти в самую ночь.

– Я у вас заночую? – спросил он.

– Даже не думай! – испугалась она. – Я мамане и говорить не стану, что не одна ехала. И ты даже рядом со мной не ходи. Чтоб никто и не видел.

– Не понял!

– Я честная незамужняя девушка, балда! Чего тут понимать?

– А где же мне ночевать?

– А мне что? Я тебя до Мурома довезла? Довезла. Ночуй, где хочешь.

– Угу, понятно. А обратно в Москву ты пешком пойдёшь?

– А ты разве не дашь мне денег?

– Хе! Я честный неженатый балда. Какое мне дело до твоих проблем.

Некоторое время шли молча.

– Ну, ладно, – наконец, пробормотала она. – Дам тебе одеяло, ночуй на сеновале. Но тихо-тихо. Ты, городской, сумеешь спать на сеновале? Вы, городские, все прям князья.

– Хоть я и городской, на сеновале сплю как сурок. А насчёт князей, это ты брось.

Она задумчиво посмотрела на него, потом спросила:

– А князь, это побольше, чем граф?

– Смотря кто и где.

– У нас тут есть графские развалины. Я тоби заутресь покажу. Оченно важного графа развалины. Хотели музей городить, будто у него в гостях бывал какой-то писатель, чи не писатель, не помню. А ентот краевед, который из Бельцов, доказал, что тот писатель бывал не тут, а там, в Бельцах, и музей открыли там, а развалины оставили нам.

…Ночью он проснулся оттого, что кто-то с сопением лез к нему под одеяло.

– Что?!

– Тихо, балда.

– Зинаида! – прошептал он. – Ты чего?

– Того…

Ближе к утру он спросил:

– Что ж ты мне плела сказки про честных девушек?

– А чаво другого я могла сказать?.. – и когда уходила уже, шепнула: – Ты, масквич, не торчи тута на свету… Как петухи запоют, иди по той дороге вон из села. Там лесок будет, и там спи. Я справку с председателя стрясу, догоню тоби…

Через десять дней они вернулись в Москву весьма довольные друг другом и своим маленьким приключением, но без взаимных клятв. Лавр отправился к себе, а она к себе, «пачпорт выправлять».