Александр Дорнбург - Борьба на Юге. Жаркое лето и зима 1918

Кавалерия устремилась в атаку на неровные ряды большевиков, пики с флажками опустились в смертоносном наклоне. Казаки опрокинули врага, порвали на тряпки и гнали дальше. Кучка канониров "товарищей" пыталась спасти свои пушки, но они опоздали. Остатки красной армии вторжения уныло поплелись в свой северный фатерланд. Ни одна из задач экспедиции не была выполнена. Трофеев не было. Пайщики-акционеры, как легко догадаться, поголовно понесли убытки — сам Ленин, по некоторым данным, на этом деле просрал несколько миллионов долларов. Он резво отбил их тем, что его убогие книги, были спешно изданы большими тиражами, распределялись в приказном порядке, и принесли ему этим немалую прибыль. Теперь Ленин чувствовал за спиной немалую силу, уже не играл в отца народа, прекратил ораторствовать на Московских майданах и в изощренной демократии больше не видел нужды. Препустой был человечек, хотя и остался в Большой Истории как один из фаворитов Госпожи Фортуны. Тут бы этим дуракам, видя, что дело пахнет керосином, уняться и сидеть смирненько — но не таковы были наши "красные герои". Их кредо: "Слабоумие и отвага!"

Таким образом, за две недели с 5-го по 22 июня, усилиями Донской армии на юго-востоке Области были достигнуты существенные результаты: восстановлена коммуникация Чирского района по реке Дон, захвачена часть железной дороги Торговая-Царицын, освобождено на юге 22 станицы, казаками которых пополнились ряды нашей храброй армии и, кроме того, явилась возможность на огромной территории снять покосы и убрать озимые поля, избавив их от уничтожения красными. Домашнее хозяйство без рабочих рук гибло и разваливалось. Все было очень непросто… Пришлось в ущерб делу, нам уволить из армии наиболее старых казаков для реализации урожая. Не сделать этого было нельзя, Дону грозила бы голодная смерть.

А потом, как оно, впрочем, и водится (госпожа Удача сильных и смелых людей любит и одна не ходит), пошла длинная белая полоса. В конце июня и начале июля центр боевых действий перенесся на противоположные концы Области — север и юг.

В течение второй половины июня красные, проверяя свою отвагу, повели настойчивые атаки на юге Области на Кагальницко-Егорлыцкий участок, при этом проявляя недюжинную храбрость — но она была насквозь дурацкая. Естественно, реальной пользы от этого не было никакой. Но внушало… Под яркими красными знаменами на Дон надвигалась целая орда. Смерть в сером, тысячи бойцов, влекомое барабанами полчище со штыками на винтовках. Наивысшего напряжения жестокие бои достигли 28-го июня, когда Кагальницкой и Мечетинской станицам грозило окружение. Никакого плена быть не может!

Комиссары и их воины жаждали крови, они мечтали о славе, хотели рассказывать своим внукам, и писать хвастливые мемуары о том, какую роль они сыграли в уничтожении Донской армии. Но казаки сомкнули ряды, образовав непреодолимый барьер, на который красноармейцы накатывались, как волны на скалы, разбивались и отступали назад. Как разгорающийся лесной пожар, сражение охватило несколько километров полей, из одного места приходили хорошие новости, а из другого ужасные, а смысла не было ни в тех, ни в других.

Казавшееся близким поражение внезапно обернулось чередой ослепительных побед и ошеломляющих контратак. "Товарищи" настолько падали духом и утратили мужество, что часто бросали принадлежавшие им оружие и дезертировали, не обращая внимания на грозные приказы комиссаров, словно побитые измученные собаки. Дружной контратакой донские и отдыхающие там добровольческие части нарушили планы большевиков, набросились на них, как волки на овечье стадо, и далеко отбросили красных от этих станиц. После этого Добровольческая армия направилась на юг к станице Тихорецкой, куда вышла к 1 июля.

Почти одновременно Батайский отряд донцов нанес противнику короткий удар в районе станции Злодейской на линии железной дороги Ростов-Торговая. Боясь за свой тыл, ввиду угрозы ему Добровольческой армией, красные 8-го июля начали спешный отход от Батайска на юг, преследуемые донскими частями и к 13 июля остатки разгромленного и унасекомленного противника были выброшены нами за пределы Области.

Это был нокаут. Этой операцией был освобожден от большевиков юг Области то есть части Ростовского и Черкасского округов, отпала угроза Новочеркасску с юга и, вместе с тем, донское командование могло, за счет этого района, усилить другие направления, а с прибывающими подкреплениями перейти к более решительным действиям.

Одновременно, вместе с атакой на Кагальницко-Егорлыцкий участок наш противник, продолжая сеять смерть своим " корпусом вторжения", предпринял очередное огромное наступление на широком фронте на севере и северо-востоке Области, в Хоперском и Усть-Медведицком округах, в расчете еще раз попытать счастье и сыграть на неустойчивости станичников этих районов. И, надо признать, что большевистские главковерхи были отчасти правы, особенно в отношении Усть-Медведицкого округа. Этот округ упорно предпочитал выжидать, в то время, когда в других округах реками лилась казачья кровь на защиту родного края.

Видную роль в истории освободительного движения этого округа сыграл донской казак — большевик, Войсковой старшина (подполковник, но война наплодила уйму подполковников) Миронов, создатель знаменитой Второй Конной Армии сумевший совратить местных казаков и посеять раздор в дружной казачьей семье. В благодарность за это после победы красных на юге, он был сразу же ими расстрелян за ненадобностью. Все казаки вспоминают имя Миронова с омерзением, как синоним подлеца и предателя, продавшего за коврижки все, что только можно было продать. Скоро в его постель даже свиньи не лягут и весь народ будет плевать на его останки.

В результате, когда красногвардейцы, занимавшие железную дорогу Поворино — Царицын, 28-го июня относительно небольшими силами повели наступление от станции Серебряково на Усть-Медведицу, неустойчивые казачьи партизанские отряды, не оказав врагу должного сопротивления, откатились на правый берег Дона, а часть казаков даже перешла на сторону победителя- изменника Миронова.

Сейчас каждый смекнув, что к чему, становился на ту сторону, с которой был крепко связан. Но, не родственной кровью, не речью единой — сходной думкой, сердечной склонностью. Склонность эта зависела от желания грабить и убивать тех, кто слабее тебя. Грянула буря- вся нечисть всплыла! Словно навоз в половодье! Наглец Миронов (эта помесь Каина и Иуды-предателя) пока с презрением насмехался над беспомощностью белоказаков. Укорота ему не дали. Местные же казаки распластались ковриком под большевистский сапог мгновенно, самозабвенно и так безусловно, что аж сами красные вздрогнули, на некое время заподозрив неладное. Впрочем, выбор у местных на северо-востоке был невелик, или идти в большевики, или же, ограбленными до нитки, спиваться в нищете.