Александр Дорнбург - Борьба на Юге. Жаркое лето и зима 1918

В наиболее опасных местах, в наиболее критические моменты, Гундоровцы всегда выручали. Пройдут десятки, сотни лет и память о Гундоровцах оживет. Она ярко воскреснет в легендах, которые из уст в уста будут катиться по берегам Тихого Дона и по широким привольным Донским степям.

Переговорив с сотником, я поручил ему быструю эвакуацию нашего груза в казачий тыл, а сам попросил дать мне коня и проводников до Калача. Чудесное спасение пробудило скрытые резервы моего организма! Остаток вечера, всю ночь и все следующее утро, я без сна и отдыха провел в седле. В полночь мы миновали какое-то полусожженное село, маячившее церковью с разбитым куполом. Стояли сумерки, на небе начинали высыпать звезды, дул холодный ветер. Усталых лошадей мы меняли по пути. На морально-волевых, но я добрался до Калача. Только в полдень, связавшись по телеграфу с представителем германского командования в Ростове, выполнявшего при нас роль посла фон Кохенхаузеном, майором генерального штаба, и обеспечив для моего ценного груза " зеленую улицу," я успокоившись отрубился и уснул, как убитый, не раздеваясь. Так и до общего истощения организма недалеко!

Проснулся я на следующий день 5 октября довольно поздно, часам к 12. Первым делом я уточнил за свой груз. Почти "курьерский поезд" должен был прибыть ближе к вечеру на ж/д станцию Донская в городе Калач в 16–00, а коменданту города было приказано послать навстречу моему ценному грузу автомобиль и как можно быстрее доставить его в город. В общем можно было надеяться, что вечером я, мой груз и моя команда уедем в Ростов. Успокоившись, я принялся за мелкие дела, побрился, подогрев предварительно воду на дровяной печи, позавтракал (на великолепной саксонской тарелке мне подали довольно жидкую пшенную кашу, политую подсолнечным маслом), сходил в баню и сменил белье. Это у меня заняла часа два с небольшим. Затем я прогулялся по городку. Здесь, на севере, небеса уже дышали холодом.

Окунулся я в ближайшей к фронту тыл и ужаснулся. Дон изнемогал. По сравнению с нашим бедственным положением героическая работа в тылу женщин и детей во время Великой Отечественной Войны, казалась отсюда просто веселым пикником. По крайней мере, позже, если дети и подростки и работали в тылу, но рядом с домом, а массовый тыловой выезд их за границу не применялся. Судите сами… Казаки провели тотальную мобилизацию всего мужского населения. Иногороднее крестьянство нам, мягко сказать, совсем не помогало, если уж не говорить, что вредило. Крестьяне Области, призванные в армию, явно проявили свое отрицательное отношение к казачьей борьбе с большевиками. Случаи массового дезертирства с уносом оружия и злостная агитация, вынудили Донское командование заменить им службу военным налогом и назначением на принудительные тяжелые работы.

А вот казачество вело народную, священную войну с большевизмом. В ряды воинов становились стар и млад, и дети, едва начиная ходить, уже привлекались для работ по хозяйству. В армии потери (особенно в офицерском составе) были очень велики. Храбрость была ценным ресурсом. Нередко полками уже командовали подъесаулы и даже сотники. Боевой успех казачества покупался исключительно ценой искусных маневров. Обширность фронта и отсутствие железных дорог вынуждали переброску наших частей почти всегда совершать походом, делая большие переходы и иной раз, для выигрыша времени, форсируя их. И зачастую, в жестокий ливень, в грязь (а потом и в мороз и холодную вьюгу), в легких шинелишках, в дырявых сапогах и плохих шапчонках, по колено в грязи (в снегу), иногда и без горячей пищи, шли донцы форсированным маршем по 35–55 км и, не отдохнув, прямо с похода, вступали в бой с превосходящими силами противника. И только казачья отвага да лихость — давали нам победу.

Необходимость прикрыть на огромном фронте от вторжения красных орд все казачьи станицы — исключала возможность, хотя бы на короткий срок отводить части в тыл и давать им вполне заслуженный и требуемый условиями сохранения здоровья, отдых. Все были вынуждены оставаться в боевой линии и терпеть постоянные лишения и невзгоды. Иногда у нас в рядах воевали даже безногие калеки и однорукие инвалиды. Силы надрывались, люди бесконечно уставали, конский состав совершенно истрепался. Кони ужасно отощали, копыта у них растрескались и животные совсем обессилили. «Походной рысью — все тише музыка подков, кавалерийских погибших без вести полков. Труба горниста нас отпоет за всех живых… В небесных списках нет ни своих и не чужих». На почве переутомления, начали свирепствовать эпидемические заболевания, тот же тиф или испанка. Армия с каждым днем таяла. Не хватало поездов и подвод увозить раненых и больных и были случаи замерзания их в пути.

Борьба приобрела страшно суровый характер, тяготы войны стали невыносимо тяжелыми. Этим переутомлением воспользовались большевики и вновь усилили свою вредную агитацию, которая особенно сильна была здесь в Воронежской губернии. Местные зачастую смотрели на нас как на врагов. Вернее, здесь все были злобными врагами Дона.

По железным дорогам царили большевики, у нас была огромная нужда в подвижном составе и вагонах. А разгружать вагоны и дальше развозить продукты и боеприпасы было некому и нечем. Не было автомобилей, а главное — людей. С людьми было особенно трудно, везде для тыловых работ у нас привлекали детей 10–15 лет. Я смотрел на казачьи транспорты, ожидавшие поезда на этой захолустной станции и не понимал, как мы еще до сих пор воюем. Войско ушло сражаться в другой край, на чужбину, а вместе с ним сюда перебросили помогать ему малолетних детей.

Трогательную картину представляли собой в осеннее время эти казачьи транспорты, доставлявшие на позицию снаряды, колючую проволоку, хлеб и мясо. С оврага в овраг, с балки в балку по безграничной степи, по широкому военному шляху в сумраке короткого осеннего дня тянулись длинные обозы. Утомились лохматые лошаденки и везут тихо, упорно, точно понимая всю важность того, что они делают. Не слышно криков понукания и не хлещут бичи над ними. Некому понукать. За подводами идут девочки и мальчики — подростки двенадцати, пятнадцати лет.

Матери и старшие сестры остались дома, заправлять хозяйством. Там без конца работы. Урожай большой, а убирать его некому. Без всякой мобилизации труда, все кто могли поднялись на тяжелую работу. Женщины принялись жать, возить снопы, молотить, молоть, печь хлеб для своих кормильцев, которые все были на фронте. Тут вдобавок захватила подводная повинность. Фронт ушел далеко от войска, потребовались транспорты…

Впереди зима, скоро ударят морозы… Как в зимнюю стужу эти дети будут возить клетки со снарядами, ящики с патронами, — без конвоя, без защиты, в чужом враждебном краю? Их не пощадят! По глухой степи тянулись эти грозные транспорты и детские голоса звонко перекликались над ними.