Александр Дорнбург - Борьба на Юге. Жаркое лето и зима 1918

К началу революции в России "оказалось" 5 млн. иностранных граждан. И в этой огромной массе чужих мужчин — военнопленных — было около 2,5 млн. Это был не просто "ресурс революции", а едва ли не главная ее движущая сила. Ресурс оказался мощный и завидный: сотни тысяч озлобленных людей, освоивших "науку убивать", без корней и обязательств, которым нечего терять и некого жалеть на чужбине. Большевики немедленно это оценили и стали действовать соответственно.

Именно контингенты, сформированные из "временного населения России" стали одним из главных инструментов развязанной большевиками в борьбе за "новый мир" всероссийской бойни. Прежде всего Советы уравняли военнопленных в правами с российскими гражданами. А россиян целыми категориями в этих правах ограничивали, а то и вовсе лишали. А потом иностранцам объявили… что для них — нет еды. Совсем, и даже в планах не предусмотрено. А перековка иностранцев в красноармейцев давала каждому еду, одежду и перспективу. Наемники в Красную Армию повалили десятками и сотнями тысяч. И не только в армию, в ЧК тоже был значительный процент из иностранцев, ставших в одночасье чекистами.

Кроме того, в стране работал огромный "интернационал" красных ювелиров и инкассаторов, пылесосом выкачивающих все ценности за рубеж. Никакой идеологии, вульгарный "бизнес", ничего больше. По всей стране рыщут банды и отряды неуправляемых иностранцев. Трудно сказать откуда они взялись и даже на каком языке переговариваются. Пощады эти люди не давали никому, но и самих этих, бесправных по сути граждан, заключивших "сделку с красным дьяволом," большевики в случае необходимости ликвидировали легко и просто. Собакам — собачья смерть. И никто не узнает, где могилка… " Не последний и не первый легший гатью под колеса, под колеса Коминтерна". И вот весь этот поток "одноразовых" вооруженных людей с неудержимой силой прет на нас.

Стрелы… Представьте себе большой, размером с карандаш, гвоздь. Только вместо шляпки у него оперение вроде стабилизатора. Тысячи таких стрел красные летчики сбрасывали руками. Со свистом неслись они с высоты наводя ужас: "гвоздь" насквозь прошивал всадника вместе с конем. В войсках не любят, когда бомбят с воздуха.

Надо прямо сказать: борьба шла не на жизнь, а на смерть. Пылали станицы, большевики, эти бессовестные сволочи, поджигали соломенные крыши, дымы поднимались густым черным столбом. "Красными освободителями" уничтожались даже глинобитные мазанки бедноты с камышовыми крышами и земляным полом. Истинной целью гражданской войны был грабеж, и день за днем красные скакали по дорогам края, сжигали казачьи хозяйства, отбирали урожай и угоняли скот. Грабить намного легче, чем землю пахать! Один большевик тащил убитого гуся, другой — кусок сукна. "Полыхает гражданская война, от темна, до темна. Много в поле тропинок, только правда — одна". У красных давно уже царит голод и нищета. Поэтому они и ярятся. Попутно "товарищи" жестоко карали непокорных, совершая дикие зверства, чтобы вселить в людские души океан страха. Кругом лилась кровь. На мои плечи давила сама атмосфера поражения— угнетающая, душная, опасная.

Вдобавок ко всему на севере в октябре наступили холода, беспрестанно шли дожди, по утрам бывали заморозки. Казаки, в основной своей массе, оторванные от родных станиц и воюющие в этих краях еще с лета, жестоко страдали от холода. Теплой одежды и обуви не хватало.

Но это было только полбеды, на северо-востоке от Волги обстановка была еще хуже. Пользуясь несколькими железными дорогами, которые подходили к северной части Области, а также их охватывающим положением по отношению к Хоперскому округу, противник при активной поддержке бронепоездов, начиная с августа месяца сосредоточивал подавляющее количество войск на северной донской границе и предпринимал одновременное концентрированное наступление РККА против частей Донской армии, защищавших Хоперский район. Пока хоперцы успешно отбивали эти наступления, но противник только напирал еще больше, подтягивая все новые и новые свежие части. Красные стяги гордо парили у них над головами. Начатая большевиками в конце сентября вторая наступательная операция, как и первая, пока большого успеха не имела. Но все же и тут наступление нашего грозного противника выдвинулось уже немного в пределы Дона, где, то и дело возникали кровавые стычки. Все рухнуло, казалось.

Одновременно, и в Усть-Медведицком округе шли тяжелые кровавые бои. Тут с обеих сторон преимущественно казачьи всадники столкнулись во внезапной и кровавой рубке. Дважды потерпев здесь поражения, большевистская группа войск Миронова надолго после этого полностью потеряла боеспособность. Преследуя разбитого противника, один из конных донских отрядов появился в 13 километрах от города Камышина. Но малочисленность этого отряда и события, происшедшие в районе Царицына, не позволили Донскому командованию принять необходимые меры для овладения этим городом.

Как вы понимаете, посмотрев на зверства большевиков в родных станицах, казаки уперлись и дальше отступать и не хотели, преисполненные неугасимой, лютой ненавистью к врагу. Донцы озверели, насмотревшись на то, что творят их вероломные соседи, да иначе и не могло быть. Все поняли, что мы имеем дело не с людьми, а с какими-то осатаневшими от крови собачьими выродками. Оказалось, что пролетарские рабочие, словно бездушные механизмы, с такой же тщательностью, с какой когда-то делали станки и машины, теперь убивают, насилуют и казнят наших людей. Поэтому казаки отступали, но дрались как черти! Что же, мы отходили, но духу им давали неплохо. Науку ненависти к красным теперь все казаки носили на кончиках своих штыков и шашек, и собирались сражаться, пока бьется сердце. Родина или смерть!

Атаман Краснов разослал по всем станицам и хуторам, где предполагалось движение красных пришельцев строжайший приказ: ничего не давать северным захватчикам. Оставлять хутора, засыпать колодцы, отравлять пищу. Хлебнувшие горя женщины казачки теперь были фанатично настроены против Советской власти. Когда смерть грозит и мышь кусается! В хуторе Чернышки Каменского округа жена хуторского атамана, чтобы отравить недоверчивых красноармейцев, усыпляя их подозрения, вначале ела куски отравленных свежеиспеченные буханок белого хлеба сама и накормила ими трех своих малолетних детей. Ее жертвенный подвиг не пропала даром — около сотни кровожадных большевиков здесь отравились насмерть. В драке не целуются, не обнимаются. А если и обнимутся, то только для того, чтобы задушить. «Пусть мы неприятелем к Дону прижаты, за нами осталась полоска земли. Пылают станицы, поселки и хаты, и что же еще здесь поджечь не смогли?»