Михаил Ланцов - Граф

— Ты не посмеешь! — воскликнула Хюрем.

— Дай только мне повод, с…ка, — процедил Андрей. — Ты предала свой народ и свою веру! Дай только мне повод!

— Меня захватили в плен!

— И ради того, чтобы лечь в постель к Султану ты приняла ислам. Предав всех, кто принял смерть за свою веру. Предав Христа и всех сподвижников с мучениками. Не так ли? Ну а что? Дело то житейское. Бывает. Но у меня вопрос в другом. Почему потом, став Султаншей, ты, дрянь, не сделала ничего для облегчения участи своих соотечественников. А ведь твоя власть велика. Была велика.

Хюрем промолчала.

— Дай только мне повод, дрянь, — вновь процедил граф. — Тебя спасает только то, что ты жена Султана. Иначе ты бы уже была вздернута на этих воротах! — А потом, с особым презрением в голосе произнес, словно сплюнул: — Тварь.

Султанша отшатнулась как от оплеухи.

Красная. Покрытая белыми пятнами. Она смотрела в глаза воина полные холодной ярости. В этот момент ей казалось, что она смотрит в глаза своей смерти. Андрею же не стоило никаких усилий себя накрутить, потому что все его слова были правдой…

— Волк… волк… — она хрипло прошептала, отступая и закрываясь руками от взгляда.

— У тебя есть время до обеда. Ты поняла?

— Я поняла, — дрожащими губами ответила она.

— Дай мне только повод, старая с…ка. — снова процедил Андрей, сплюнул ей под ноги и удалился.

Он направлялся в сокровищницу.

Графа интересовали инсигнии Османской Империи: корона, скипетр, позолоченное седло и трон. Их он планировал «эвакуировать». Как и трофейный персидский трон, захваченный в 1541 году из столицы Тахмаспа. Ну и те «ништяки», которые еще удалось бы найти в сокровищнице. А там было много чего. ОЧЕНЬ много чего. В том числе и религиозные реликвии. Как исламские, так и христианские.

Здесь впервые Андрей столкнулся с противодействием. Служители сокровищницы на коленях умоляли его не входить в комнату, где хранились такие вещи, как знамя Пророка и его меч. Ибо неверным было запрещено их видеть.

Долго умоляли.

Парень же взвешивал все «за» и «против».

В целом он пришел к выводу, что, если он сейчас попадет в плен, его по любому ждет самая жуткая из возможных смертей. Поэтому, поколебавшись с пару минут, он холодно произнес просителям: «Vae victis[1]» и решительно вошел внутрь…

Христианские же реликвии были представлены такими вещами, как десница Иоанна Крестителя, часть черепа Святого апостола Петра, оловянная кастрюля Авраама, и прочее. У многих его людей волосы вставали дыбом от одной мысли, к чему они прикасаются. Причем, к удивлению Андрея, они испытывали благоговение не только перед христианскими реликвиями, но и исламскими. И тот же меч Пророка вызывал в них нешуточный трепет…

С тех времен уже прошло немало времени. Почти сутки.

Он успел поспать.

Его люди — тоже.

А у дворца скопилось немало людей — рабой, жаждущих эвакуации. Не все хотели уходить с ним. Отнюдь. За пределы стены Феодосия вышло семь отрядов рабов. Более-менее организованных.

— Ну и земля им бетоном, — пожал плечами граф, когда узнал.

Для него такой сценарий представлялся достаточно удачным. Эти идиоты смогут прекрасно отвлечь турок на себя. Более того, ударят им по инфраструктуре. Ведь они, продвигаясь, будут разорять и жечь простые сельские поселения, добывая еду и, вероятно, транспорт. И Султану придется это все как-то гасить. Тем более, ему не известно в каком из них уходит Белый волк…

На что эти ребята надеялись Андрей даже не догадывался. Но ему было все равно. Он им сделал предложение. Они отказались. Тот крикун, кстати, что качал права у дворца ночью, и возглавил один такой отряд.

Сам же город пылал пуще прежнего. Потому как вместо рабов за дело взялись нищие.

Андрей стоял у окна башни Правосудия и наблюдал за чадящим Истанбулом… Константинополем… Царьградом… и прочее, прочее, прочее. Волею судьбы он находился точно там же, где менее суток назад располагался Султан, слушая доклад про викингов.

— Не берите много денег. Только минимум. И вообще — не набирайте вещей. Особенно украшений. Это может привлечь к вам ненужное внимание. А на дорогах беспокойно. Вам главное — добраться до Галата. Это недалеко. И чем быстрее вы попадете под защиту Сулеймана, тем лучше.

— Мы отдали тебе все! — возмутился женский голос.

— Ты считаешь, что я дурак? — повел бровью Андрей, не поворачиваясь. — Мне нужно было вас напугать, чтобы вы не глупили. Или вы действительно подумали, что я поверил, будто такие «сороки» как вы, отдали все свои блестящие игрушки?

— Так ты…

— Твоя жертва приятна, но напрасна. — усмехнулся граф. — Я и так не собирался у вас забирать все. Впрочем, о этой жертве все равно кроме нас никто не узнает. Так ведь?

— Я отравлю слуг. В этой суматохе никто их не хватится.

— Хорошо. Я выведу вас со своим полком к причалу. Дальше сами. Сможете переправиться через Золотой рог — хорошо. Нет? Идите в обход. Отряды рабов должны были отойти уже далеко. И передайте от меня Сулейману, что войну эту пора заканчивать. Я устал и мне начинает становиться скучно.

— Что ты хочешь?

— Я хочу, чтобы Султан взял под свой контроль набеги подданных Давлет-хана на Русь. Запретил им это делать. И выдавал головы тех, кто ослушался его приказа. Можно руками хана. Если он не будет справляться, то ему голову с плеч, и нового ставить.

— Ты ведь понимаешь, что это невозможно.

— За все нужно платить. В конце концов я говорю только о Московской Руси. Если Крым пожелает, то пусть ходит в Литву там или Венгрию. Да хоть в Индию пускай ходят — главное — на Московскую Русь ни ногой. Поняла?

— Да.

— И Азак — наш. Кроме того, с Сулика договор о торговле. А теперь ступай. И я надеюсь, что тебя никто лишний не увидит.

Женщина встала.

Оправила свою одежду.

Постояла с минуту.

— Не поцелуешь меня на прощание? Мы ведь больше никогда не увидимся.

— Поэтому я не хочу давать тебе боль надежды и воспоминаний. На самом деле нам не следовало этого делать. Ни тебе, ни мне. Это глупо. Расчетливая с…ка и сорвавшийся кобель.

— Не будь к себе так жесток, — с оттенком усмешки произнесла женщина.

— Если ты сейчас не заткнешься и не уберешься, я буду жесток к тебе. — прорычал Андрей.

Она улыбнулась. И тихо стала подходить. Когда же оставалось сделать до графа буквально шаг, тот резко обернулся и уперся в ее живот кинжалом.

— Никогда так не делай! — холодно произнес он, смотря ей прямо в глаза.

— Боишься, что убью?

— Боюсь, что я тебя убью.

— Мы же никогда больше не встретимся.

Он нервно дернул подбородком.

— Уходи. Не зли меня. Ты разве не видишь, что я крайне недоволен своим поступком?

— Я напишу… — мягко улыбнувшись, произнесла она, и исчезла.