Олег Северюхин - Ваше благородие [litres]

По дороге в присутствие я обнаружил за собой слежку. Наблюдение за собой выявлять очень просто. Для этого нужно немного сосредоточиться и перестать думать о всякой ерунде, а просто заняться игрой в лица, вспоминая, видел ли ты когда-нибудь человека, сегодня встретившегося тебе. Кроме лиц нужно отмечать самые интересные элементы гардероба женщин или мужчин. Я, например, знал, что для филеров департамента полиции и Охранного отделения было закуплено сукно горохового цвета на верхнюю одежду. Какой дурак это придумал, до сих пор не известно, но кто-то хорошо нагрел руки или, как говорили в мое время, попилил бюджет. Так вот гороховое пальто мне встретилось только сегодня и после встречи с полковником Отдельного корпуса жандармов Петрова-сом. Вербовка с одновременным установлением слежки. Это что-то новое в практике агентурно-оперативной работы жандармского сыска.

Кстати, в отношении гороховых пальто. Гороховый цвет все представляют по гороховому супу, который варится из лущеного или колотого гороха желтого цвета. Желтый цвет по-простому называется канареечным. А вот гороховый цвет имеет множество оттенков, например, малахит, зеленый луг, весенний, морской зеленый, нефрит, зеленый, яркий лайм, трилистник, шартрез, лесной зеленый, яблоко Грени, мята, ультразеленый, хаки, аспаргус, оливковый, горчичный.

Предрасположенность к этим цветам генетическая. Так что, если увидите кого-то в машине канареечного или горохового цвета, то знайте, что это филер или генетический потомок филера Российской империи.

По другой версии, служащие учреждения на Гороховой улице имели один и тот же покрой пальто, который делал их похожими друг на друга как однояйцевых близнецов.

Петербург я знал очень плохо, но каждый день при возвращении домой уделял с полчаса на изучение улиц и проходных дворов, прилегающих к присутствию и месту жительства. Просто так. На всякий случай. Мало ли что. Кроме этого, в моем кабинете висела карта Петербурга. Специально повесил, чтобы лучше представлять, что и где находится. И в присутствии я тоже уделял не менее получаса, чтобы запомнить, что и где находится и по каким улицам лучше до него дойти. Примерно как летчик, который по карте изучает район боевых действий.

Свернув в один из проходных дворов, я быстро прошагал его и встал с левой стороны, приготовив револьвер. Вначале послышались осторожные шаги, которые стали убыстряться и потом перешли на бег, чтобы не потерять меня. Выскочившего мужичка в котелке с утеплением я ухватил за лацкан горохового пальто и сунул к его носу револьвер:

– Ты кто такой, сука? – зарычал я.

– Ваше благородие, – закричал мужичок, – не убивайте, Сивковы мы.

– Какие еще на хрен Сивковы? – сказал я. – Я только тебя здесь вижу.

– Это мы с папашей, – заговорил мужичок, – папаша у меня филер и я филер. Сивковы мы. Работаем в Охранном отделении у господина Сизокрылова, титулярного советника.

– Ну и что? – спросил я. – Я-то здесь при чем? Чего ты за мной таскаешься?

– Не знаю, ваше благородие, – запричитал филер, – следи, говорят, за их благородием, выявляй, с кем он общается, чем интересуется. И смотри, говорят, на глаза ему не попадайся, иначе мы тебя вместе с папашей из филеров-то и выкинем. Чего я теперь папаше-то скажу? – чуть не плакал филер. – Из-за меня и его работы лишат. Работа-то собачья. А другого ремесла мы и не знаем.

– А если бы тебе приказали убить меня? – спросил я филера.

– А че нам делать-то? – заскулил филер. – Мы люди подневольные, чего нам прикажут, то и делаем. Начальству оно виднее, в кого стрелять, а кого удавить в переулке.

– А ты не думаешь, что когда к власти придут социалисты, то они вас с папашей удавят где-нибудь в тюремной камере? – спросил я.

– Папаша говорит, что революции нам бояться не резон, – уже спокойнее сказал мой пленник, – филеры и тюремщики при любой власти нужны, как проститутки и артисты.

– Умен, сукин кот, – сказал я. – И что мне прикажешь с тобой делать?

– А отпустите меня, – сказал Сивков. – Вы сами по себе, и я сам по себе.

– Хорошо, – сказал я. – А кто у вас за старцем святым следит? За тем, что к чете царской вхож.

– А мой папаша и следит, – сказал филер.

– Так вот, если хочешь остаться на службе, – сказал я, – то пусть папаша твой устроит мне встречу со святым. Понял?

– Понял, чего же не понять, – сказал Сивков, – только папаша мне устроит взбучку за то, что я попался.

– А ты ему об этом не говори, – предложил я, – скажи, что должен одному хорошему человеку услугу сделать. Он тебя спас, а ты ему отплатить должен, а то расплата будет нехорошей.

– Вы, господин хороший, в Питере не так давно, – сказал Сивков, – у нас не принято угрожать филерам.

– Грозишь? – усмехнулся я. – Я тебя сейчас пристрелю и пойду домой пить чай. А твой папаша пусть тебя хоронит и в деревню отпишет, что откинулся ты в деревянном макинтоше надолго, если не навсегда.

– Ваше благородие, – взмолился филер, – век жизни благодарен буду, семью в город хочу перетянуть, не убивайте, все сделаю, как вы просили.

– Как тебя зовут-то, Сивков? – спросил я, убирая револьвер.

– Константином кличут, ваше благородие, – отозвался бывший пленник.

– Константин – значит постоянный, стойкий, по имени твоему и Константинополь назвали, – сказал я. – Я тебе верю. Встречаться будем здесь. Каждую неделю во вторник проверяй тумбу афишную на углу Литейного. Увидишь красный крест с левого края – приходи в полдень на следующий день. Нарисуешь черный крест с правого края – жди меня в полдень на следующий день. Поверь, что со мной лучше дружить, чем враждовать. И смени пальто. В этом пальто любой признает в тебе филера.

Я поправил на себе портупею и спокойно пошел к выходу на проспект. В принципе, за слежку можно не беспокоиться. Она есть и это уже успокаивает.

В газете прочитал, что Марии Склодовской-Кюри присуждена Нобелевская премия «За выдающиеся заслуги в развитии химии: открытие элементов радия и полония, выделение радия и изучение природы и соединений этого замечательного элемента». Это, пожалуй, самое значительное открытие двадцатого века, устанавливающее вооруженный паритет между странами, способными устроить мировую бойню.

Дни шли за днями, а я, честно говоря, ничего не сделал особенно такого, что могло бы изменить нашу жизнь. Целыми днями я рассматривал проекты, ценные продвигал вперед по военной линии, потому что гражданские чиновники меня бы и слушать не стали. Надо же, какой Ньютон выискался, сказали бы они и пошли курить в курилку, обсуждая ножки танцовщиц в балете.

Сомнительно, что за три года при том уровне технологий могут ввести в действие те виды оружия, которые я рекомендовал конструкторам в виде рисунков и простейших схем. Я все-таки не инженер, но устное пояснение давал после того, как за подписью начальника Военно-ученого комитета отправлялась заявка на разработку опытного образца. Все упиралось в деньги, а деньги выделялись на дредноуты после славной «победы» при Цусиме.