Александр Дорнбург - Тревожная весна 1918

Короче говоря, наметилась тенденция. Рядовые степняки всеми правдами и неправдами, вплоть до крещения, стремились пользоваться благами цивилизации, а верхушка — нойоны делали все возможное и невозможное, чтобы с таким безобразием покончить и жить "по старине". С годами калмыков в Империи стали считали за своих, они стали обычным народом, каких в России немало, разве лишь по сословному статусу ближе к казакам и башкирам.

Убаши сел передо мной на кошму, жестом поприветствовав меня.

— Холодно, нет, радости не будет, — старик принялся в очередной раз говорить о погоде. — Калмыки очень страдают, но нам предстоит страдать еще больше.

— Хорошо, излагай, мудрый Убаши — попросил я его пояснить эту сентенцию.

Далее старейшина принялся опять уговаривать меня принять кого-то из своих родичей в мой отряд. Вернее отряд Даржи Попова, по прозвищу Джа-Батыр, который уже составляет почти двадцать пять человек. Наемники наше все! Хотя, если этот отряд не использовать в деле, то он будет жрать мои ресурсы, как белый слон у магараджи. Полученную в Ростове добычу мы с калмыками поделили поровну… Почти… Только золотые изделия на свою долю я предпочел брать с камешками, а вместо благородного серебра, забрал себе два мешка с бумагой. Ассигнациями. Николаевки пока еще ходят в обращении, и в отличие от керенок, которые большевики печатают с бешеной силой, так что они еще чего-то стоят.

Не то чтобы бумажные деньги могли бы обесцениться еще больше, чем сейчас — цены росли ежедневно, а вся финансовая система большевиков держалась на шатких обещаниях, исполнение которых зависело от окончательной победы революции во всем мире.

Что же, я вполне понимаю старого прохвоста. Работы тут не много. Вернее у калмыков развиты всего две профессии: воин и пастух. Вот и все по большому счету. Воин идет в армию, то есть принимает православие и приписывается в казаки, что по нынешнем временам дело невозможное. Царя то нет… А пастух всю свою жизнь проводит, выпасая скотину на свежем воздухе. Летом еще ничего, но вот зимой… И в буран. Гиблое дело… Ветер воет, снег хлещет, лошади идут по ветру, пастух с ними. Калмыки говорят: "Табун ушла — и я ушла, табун пропал и я пропал".

Табун всегда нужно стараться держать головами к ветру, иначе лошади уйдут по ветру и погибнут в ближайшем овраге. Сутками на морозе, почти не спать (если удастся поспать в маленькой кибитке табунщика — джалуне часа полтора — уже удача), есть на ходу, в седле, заглатывая ковшик растопленного горячего жидкого бараньего жира и запивая его калорийным калмыцким чаем с маслом, то есть — не работа а мечта. Зато потом из этого пастуха получается неплохой воин, привычный к тяготам и трудностям походной жизни. А у меня любой боец сыт, одет и обут и жалование получает.

В общем, чтобы избавится от назойливого калмыцкого старейшины, пришлось, во славу Будды, дать согласие посмотреть на его очередного родича на вакансию воина-телохранителя. У меня тут, понимаешь, этап стратегического планирования, а меня тут отвлекают всякие… Секретаршу что ли завести, которая будет говорить всем:

— Пока занят, приходите позже.

Но, пока для меня любой партнер это лучший партнер, так как никто сейчас не может выжить в одиночку. Уходя, Убаши бросил на меня быстрый взгляд, и на его старческом лице была написана бесконечная скорбь. От этого взгляда у меня тревожный холодок побежал по спине. Что-то не хорошо сидеть на одном месте, лучше инвестировать свой капитал в дело и окунутся в гущу людей. Целее буду, так как почти все мои телохранители — калмыки, связанные между собой родственными узами, а я для них — чужак со стороны.

Ночью я спал тревожно, ворочаясь на вытертых войлоках под одеялом, но поутру черновой план моих дальнейших действий был готов.

Я тут внимательно анализировал обстановку. Итак, с утра наступило 3 марта 1918 года. Знаменательный день — сегодня будет подписан Брестский мир с немцами. Когда русская армия прекратила сопротивление, то немцы перебросили свои основные силы на Западный фронт. А когда их союзники- большевики, захватившие власть, попытались увернуть от расплаты, то немцы быстро организовали наступления небольшими наличными силами. Наступали германские "поедатели капусты" небольшими кавалерийскими разъездами, которые закреплялись пехотными частями обозников, солдат старших возрастов и прочих тыловиков. Но красным бандам и этого хватило, они трусливо пустились в бега, сколь не призывал их Ленин к "революционной борьбе с Гогенцоллерами". Уже сейчас немцы взяли Нарву, Псков, Минск, Киев и Чернигов.

В результате заключенного мира на юге им осталось оккупировать еще Донецкий бассейн и выйти на границы Области войска Донского по линии Таганрог — Миллерово. Вот такой вот "мир без аннексий и контрибуций" получается. А всякая революционная шелупонь с Донбасса, вроде Ворошилова, переберется в Царицын. Как справедливо писал Троцкий: "Ворошилов есть фикция. Его авторитет искусственно создан тоталитарной агитацией. На головокружительной высоте он остался тем, чем был всегда: ограниченным провинциалом без кругозора, без образования, без военных способностей и даже без способностей администратора". Опасаясь немцев, находящихся совсем рядом с Петроградом, Ленинское правительство большевиков уберется в тыловую Москву и объявит ее новой столицей страны.

Теперь перейдем к обстановке на Донской земле. На Дону воцарилась красная власть. Революция ломает все правила и крушит все устои. Шутки кончились. О ужасающих грабежах на «революционизированных» территориях умолчим. Там вообще дико. Казачество переживает сложные психологические процессы. Им стало ясно: ловить нечего. «Красный выбор» уже не выглядел таким интересным и перспективным. Все, что было когда- то дорого, свято, теперь продавалось всякий раз все дешевле. Перепуганные массовыми расстрелами руководители казачества сидят тише воды, ниже травы. Кому не повезло — пошли на виселицу, кто успел — исчез. Теперь, столкнувшись с суровой реальностью все иллюзии " о свободе и братстве" развеялись без следа. Гипноз тоталитарной пропаганды резко утратил силу. На одних популистских лозунгах, воровстве и профанации далеко не уедешь. «По делам их узнаете», всем знакома эта фраза.

Всякая поддержка большевиков или тесный с ними контакт, не оправдывавшийся обстоятельствами, обычно вызывает теперь глухое порицание. На этой почве нередко между близкими происходят разногласия, рушатся идеалы, мечтания, разбивается иногда семейное счастье. Процент открыто ставших на сторону большевиков и делавших красную карьеру людей, крайне невелик. Не много оказалось и тех, которые в свое время тайно оказывали услуги большевикам, скрывали их у себя и тем самым страховали себя на всякий случай. О ушедших на юг белых добровольцах лишь временами долетали неясные и разноречивые слухи.