Александр Михайловский - Мир до начала времен [СИ]

– Гагиева Софья Владленовна, – отрекомендовалась «вон та женщина», – мать двоих детей, четырех и одиннадцати лет, замужем… но муж остался на той стороне. Имею бесполезную, с вашей точки зрения, профессию экономиста.

В течение секунды Петрович смотрел на нее – высокую, с горделивой осанкой, спокойным лицом – и безошибочное чутье подсказало ему, что она, так или иначе, однажды станет весьма важным членом племени Огня. А пока он ответил ей:

– В детский сад, Софья Владленовна, однозначно в детский сад… И своего будете нянчить, и за чужими приглядывать. – Он тепло улыбнулся ей, и в ответ она махнула ресницами – в знак того, что будет делать то, что надо, и это не станет для нее обременительным.

Петрович же, сбросив наконец со своих плеч необходимые формальности, возвестил, обращаясь ко всем присутствующим:

– На этом, пожалуй, все. Прочие подробности завтра…

– А как же мы? – недоумевающе спросил Алексей Михайлович Гернгросс. Он казался разочарованным и несколько обеспокоенным.

– А с вами и прочими авиаспециалистами завтра будет отдельный разговор, – ответил Петрович, – хотели сегодня распустить всех и поговорить без свидетелей, но вы сами видели, сколько времени отняла возня с господином Мергеновым… Так что давайте отложим все на завтра, только будьте покойны – ни на какие тяжелые работы ни одного ценного технического специалиста мы назначать не будем, ибо гвозди не забивают микроскопом.

26 января 3-го года Миссии. Суббота. 10:05. Большой Дом.

Пассажирка рейса ВТС 2937 Голубкина Лидия Евдокимовна (15 лет).

Когда это случилось, мы все спали. Самолет встряхнуло так, что я чуть не прикусила язык. А потом было страшно – нет, было очень страшно… Но страх – это еще не повод вскакивать и делать глупости. Страх пройдет, а стыд за сделанную глупость останется. Поэтому я боялась молча. Я думала, что даже если мы разобьемся, то мне нечего будет стыдиться. И даже когда нам сказали, что в этом странном пустом мире, где среди ночи до самого горизонта не видно ни огонька, нашлось место для безопасного приземления – даже тогда страх не отпустил меня. Скорее бы только это закончилось…

Когда мы пролетали мимо того места, где экипаж собирался приземлить наш самолет, то я его не видела, потому что сидела у иллюминатора с правого борта, а оно находилось от нас противоположной стороны. Там ахали-охали, показывали куда-то пальцами, а я делала над собой усилие, чтобы не начать проталкиваться к иллюминатору, чтобы увидеть то, что вызвало такие эмоции.

А потом самолет пошел на посадку. Нам сказали, что садиться мы будем на лед широкой реки, поэтому надо приготовиться: пригнуться и прикрыть голову руками. Но я не стала этого делать. Если самолет разобьется, прикрывать голову руками бесполезно, а если нет – то я не увижу самого интересного.

И вот уже темные тени деревьев проносятся прямо на уровне иллюминаторов, и я понимаю, что сейчас это случится. Или – или. Тряска при посадке была такая, что у меня стучали зубы. Двигатели ревели так, что закладывали уши и от пронизывающей все дрожи казалось, что сейчас самолет развалится на куски. Но шли секунды, а ничего страшного не происходило; вот мы уже не мчимся, а быстро едем по льду широкой реки, постепенно уменьшая скорость. Вот мимо иллюминатора промелькнул силуэт засыпанного снегом старинного парусника – и вдруг, когда все страшное, казалось, осталось позади, в самолете наступила тишина. Потом раздался противный скрежет, будто провели железом по стеклу – от этого у меня в теле заныла каждая косточка, и затем самолет стал кружиться на льду как балерина. К горлу подступила тошнота, и тут все закончилось. Совершив один оборот, наш самолет встал на льду неподвижно, и мы в нем все были живы и здоровы. Страх закончился, бояться было больше нечего.

Раздался дружный крик – но уже не страха, а радости. За последний час мы несколько раз простились с жизнью – и вдруг все закончилось благополучно. И я закричала вместе с другими, а потом прильнула носом к иллюминатору. А там – заснеженный зимний пейзаж, и где-то вдалеке на высоком столбе горит яркий фонарь, освещая несколько приземистых строений. У самого берега, хвостом к нам, стоит еще один двухмоторный самолет, и там же, около, подпрыгивает и размахивает руками целая толпа людей, одетых подобно эскимосам: в куртки с капюшонами, отороченные мехом, и такого же вида штаны. И еще там два десятка людей, одетых как солдаты русской армии во время Первой Мировой Войны: на них серые шапки-папахи, которые я много раз видела в кино. На фоне всех прочих ярко выделяется человек в теплой одежде вполне современного европейского вида. Ясно, что это начальник: он распоряжается, а остальные его внимательно слушают.

Откуда-то сбоку к этим людям подъехал военный легковой автомобиль на больших и широких колесах, позволявших с легкостью передвигаться по сугробам, и из его кабины вылез еще один, также одетый в современную одежду, человек – он коротко переговорил с первым начальником, снова сел в машину и куда-то уехал.

И тут в салон зашел пожилой усталый дядечка в пилотской форме и сказал, что он, командир воздушного корабля Алексей Михайлович Гернгросс, доставил нас сюда в целости и сохранности, а дальше нашим спасением займутся уже местные власти. За бортом минус двадцать пять – так что это непростая задача, ведь ни у кого из нас нет с собой теплой одежды.

Он немного помолчал и сказал, что есть сведения, что наш самолет неведомым образом забросило во времена Ледникового периода за сорок тысяч лет до нашей эры, во времена каменных топоров и лохматых мамонтов. Он пока не знает, откуда здесь взялось поселение цивилизованных людей, которое нам только чудом удалось найти, но оно единственное на всей планете, и другого такого нет. Шанс был один на миллион, и мы его выиграли. А сейчас он просит нас не нервничать, соблюдать спокойствие и во всем подчиняться указаниям и распоряжениям местных властей.

Когда он ушел, мы, конечно, тут же принялись обсуждать эту фантастическую новость. До нас еще не конца дошло, что старая жизнь утрачена для нас навсегда. Мы пребывали в эйфории от того, что остались живы, и все происходящее воспринимали как увлекательное приключение.

Все мы были одеты довольно легко: у большинства девочек имелись при себе в ручной клади кофты и свитера для защиты от ночной прохлады, а у мальчиков пиджаки. Скоро в салоне стало ощутимо прохладней, и все стали торопливо надевать на себя все, что у них было.

А потом началась эвакуация. Старших девочек, в том числе и меня, отправляли в первой партии. Когда я шагнула из еще теплого самолета на мороз и, сев на попу, с визгом покатилась вниз по надувному трапу, холод обжег все мое тело. Внизу меня «поймали» люди в одежде русских солдат и сунули в большие, на несколько размеров больше, чем мне надо, штаны из шкуры мехом внутрь, затянули ремешок, а потом надели через голову такую же большую парку с капюшоном. Эта одежда была такой тяжелой, будто была сделана из железа, и очень неудобной, так что я в ней я двигалась с трудом. И эти же солдаты помогли мне сесть, а точнее, лечь, в сани, запряженные маленькой лохматой лошадкой, от дыхания которой в воздух поднимался белый пар.