Андрэ Нортон - Колдовской мир: Волшебный пояс. Проклятие Зарстора. Тайны Колдовского мира

— Принять Дар.

Марбон встал, широко раскинул руки, обратил лицо к небу:

— Землю Зарстора убило Проклятие. Может быть, оно слишком долго пробыло в Тени, чтобы снова пробудиться.

Он обернулся к стенам в чаше озера:

— Ан-Яка больше нет. Но его можно отстроить…

Снова подал голос Двед:

— А как же Иггарсдейл, господин?

Марбон медленно покачал головой:

— Нам к нему не вернуться, приемный сын. Иггарсдейл остался позади — в пространстве и времени. Теперь это наше…

Брикса перевела взгляд на деревце. Оно уже переросло Марбона. У него — не то что у дерева, под которым она провела первую ночь в Пустыне, — ветви не перекручивались, не сплетались друг другом, а загибались кончиками вверх, расходясь вширь, чтобы видеть чистое небо и укрывать густую свежую траву под собой.

— Наше?..

Не сознавая, что делает, она протянуло к дереву правую руку. Первый цветок отломился от ветви. Ветер не гладил ей щеку, не ерошил волосы, но цветок плыл как по ветру и опустился в ладонь. Быть может, отозвался на молчаливое пожелание, как Ута (конечно, если была поблизости) приходила на зов?

Наше!

Брикса, держа цветок в ладони, вдохнула его аромат. Прошлое упало с плеч, как износившаяся одежда. Его больше нет — мир переменился, как переменилось Проклятие Зарстора, превратившись в это чудо.

В год Кобольда Большая буря пришла поздно, много позже обычного месяца Бурь. Все это было частью того зла, которое Стражи навлекли на Эсткарп, призвав все подвластные им Силы, чтобы исказить облик самой земли и закрыть проходы от вторжения карстенцев.

Рэннок был беззащитен перед свирепостью бури. Правда, сны-предупреждения, которые прислала Мудрая Ингварн, увлекли женщин и детей в горы, откуда они с трепетом следили, как море штурмует побережье. Волны вздымались так высоко, что кипящая вода подступала к верхней террасе Змеиного Зуба. Там, в щелях между скалами Тора, готовились к гибели скорчившиеся в безумном ужасе беглецы из селения.

Что до рыбацкого флота, ушедшего накануне в море, кто бы мог теперь ожидать его возвращения иначе как обломками, которые наигравшиеся волны выкинут на сушу?

Спаслась лишь горстка стариков и мальчиков, да еще один-двое таких, как сельский кузнец Хердрек Кривоногий. Ведь Рэннок за годы опустошившей Эсткарп войны лишился многих мужчин. На севере коршуном, готовым сорваться на беззащитного соседа, угнездился Ализон, на юге кипел и бурлил Карстен — если за заваленными горными перевалами еще остались живые.

Мужчины — те, кто ушел со Стражами Границ под знаменем лорда Саймона Трегарта или встал под стяги колдуний Эса, — где они теперь? Семьи давно не надеялись на их возвращение. В этой земле не видели прочного мира с тех пор, как был зеленым юнцом старик Набор (а тот насчитывал более сотни годов).

И сейчас не кто иной, как Набор, наперекор ветрам встал на Торе плечом к плечу с Ингварн. Они оба тревожно вглядывались в море. Набор не верил, что она все еще ждет возвращения рыбаков, хотя и знал, как дальновидна Мудрая.

Волны росли, колотили в скалы гигантскими кулаками.

Набор разглядел близ ужасных клыков Змея метавшийся на волнах корабль. И вдруг огромный бурун перебросил его через грозные рифы в бухту, где было сравнительно тихо. Во вздохе Набора слышалось облегчение моряка, ставшего свидетелем чуда: жизнь вырвалась из зубов смерти. Не говоря о том, что Рэннок имел право подбирать выброшенное штормами. Если корабль уцелел до сих пор, тот, кто доставит его с грузом на берег, получит право на богатство. Обернувшись к гротам Тора, он уже собирался ободрить Хердрека и остальных обещанием богатой добычи.

Но тут Ингварн повернулась к нему. Их взгляды встретились сквозь пелену дождя. В холодных глазах Мудрой было предупреждение.

— Один…

Набор видел, как шевелятся ее губы, но остальных слов за ревом ветра и моря не разобрал.

В тот же миг раздался грохот, подобный раскату грома, хлестнула молния. Чужой корабль, осиливший грозные рифы, выбросило носом на берег и теперь добивало ударами прибоя.

К ним, волоча ногу, приблизился Хердрек.

— Пират, — заметил он, дождавшись, пока ненадолго притихнет ветер. — Как бы не из морских волков Ализона.

Он плюнул в сторону разбитого корабля.

Ингварн уже спешила по скользким скалам к берегу — не боялась споткнуться, будто ее гнало дело огромной важности. Хердрек предостерегающе крикнул вслед, но Мудрая даже головы не повернула. Проклиная женскую дурь и от души желая Мудрой удержаться, кузнец заторопился за ней, и двое мальчишек увязались следом.

К тому времени, как они спустились на береговую полосу, сила шторма иссякла. Прибой накидал вокруг потерпевшего крушение судна груды водорослей. Хердрек обвязался вокруг пояса веревкой и мрачно велел спутникам держать покрепче. После чего окунулся в буруны и по свисавшему петлями такелажу взобрался на борт.

Палубный люк был крепко закупорен, притянут веревкой. Хердрик ножом перерезал крепление.

— Хо! — гулко отозвался в трюме его голос. — Есть кто внизу?

Ему ответил тонкий голос — тонкий, как голос морской птицы вроде тех, что уже скользили над притихшими волнами, радуясь принесенному штормом богатому угощению.

Однако кузнец думал не о птицах. Он неловко, оберегая больную ногу, спустился в вонючий трюм. От увиденного там у него рвота подступила к горлу, и он в глухой ярости проклял хозяев корабля. Судно принадлежало работорговцам — о таких в Рэнноке знали только по рассказам — и несло живой груз.

Из всего этого груза выжил только один. Одна. Хердрек бережно вынес ее из ужасной темницы. У малышки кожа обтягивала кости рук как перчатки, а в больших серых глазах стояла пустота. Ингварн как хозяйка клана и домашнего очага приняла девочку у кузнеца, завернула хрупкое дрожащее тельце в свой теплый плащ.

В Рэнноке так и не узнали, откуда родом Дайрин. Известно было, что работорговцы ведут охоту по всем берегам. А еще в поселке скоро узнали, что малышка слепа. Ингварн, при всех ее познаниях в травах и наговорах, при всем умении вправлять кости и зашивать раны, только грустно покачала головой, сказав, что слепота ее не от болезни тела. Нет, глаза девочки, должно быть, видели такие ужасы, что разум ее закрылся и не желал больше ничего видеть.

Она и не говорила, хотя насчитывала по виду шесть или семь зим, и только страх достался на ее долю. Женщины Рэннока не отказывались утешить ее, но в глубине души охотно предоставили бы это Ингварн, хотя та, на их взгляд, обращалась с девочкой странно. Она как будто вовсе не пыталась облегчить ребенку жизнь. Напротив, с первого дня Ингварн держала найденыша в строгости, не как увечную и слабоумную, а как если бы та была деревенской девочкой, отданной ей в суровое учение.