Даниил Калинин - Игра не для всех. 1941 [litres]

– Ольга Ивановна, прошу вас осмотреть наших раненых. Тяжелых нет, но и за легкими нужен уход.

Олька машинально кивнула, после чего взяла сухарную сумку – и тут же ее отложила:

– Михаил Александрович, у нас есть консервы. Если люди голодны, мы можем накормить их горячим.

Жадный, голодный огонь загорелся в глазах обоих пограничников, но быстро взяв себя в руки, лейтенант отрезал:

– Надо уйти дальше. Тогда и поедим.

Все вместе мы двинулись назад, и так получилось, что казачка оказалась чуть в стороне от меня. Давно привыкнув к тому, что любимая всегда находится рядом, я испытал очередной укол то ли ревности, то ли неприязни к товарищам, которым при встрече так обрадовался… Но не растерявший оптимизма Гринев тут же меня отвлек:

– Рома, ты не представляешь, как я рад тебя видеть! Мы ведь, когда началась стрельба, думали – все, пропал Самсонов! А ты вот он, живой да невредимый!

Машинально коснувшись болячки на левой щеке, пробороздившей ее до самого уха, я внутренне усмехнулся над «невредимым», но вслух спросил о другом:

– Расскажи, как выбрались?

– Да что тут рассказывать! Драпака дали при первых выстрелах, лейтенант только и успел оставить тебе метку и спрятать карту. Кстати, а что с Томилиным? Он с вами, вышел?

Я коротко мотнул головой и односложно ответил:

– Погиб Женька.

Не вдаваясь в подробности, Саша только огорченно кивнул:

– Понятно… Жаль, хороший был парень. Но и у нас без потерь не обошлось. Мы как смогли быстро покинули лес, но на пешем марше в сторону Огородников отряд накрыл немецкий самолет. Точнее, летела пара с нашей, советской стороны, но снизился только один. Лейтенант кричит: «Ложись, огонь!» – а вражина как спустился ниже, так издалека по группе из пулеметов и врезал, только клочья в стороны полетели… Пятерых срезал, гад!

Я ошарашенно покачал головой, представив, как с неба ко мне приближается крылатая смерть, и зябко передернул плечами: мне еще не доводилось попадать под удары авиации. Днем рев моторов в небе слышал, но в это время или укрывался в лесах, или путешествовал на мотоцикле.

– А что дальше?

– А дальше… Ударили мы ему вдогонку из обоих пулеметов, но как по мне, только патроны пожгли – ушел фашист без всяких для себя последствий. Правда, и на второй заход не пошел, но, может, он сам возвращался уже пустой, по нам остаток лент высадил…

За неторопливым разговором мы вышли к первоначальной стоянке маленького отряда пограничников – всего шесть человек, включая и Перминова. Как позже я узнал, добравшись до леса у Огородников, командиры сводного отряда решили разделить людей – чем больше группа, тем быстрее ее заметят, а у малых еще есть шанс пройти незамеченными даже по открытой местности. Добив на привале остатке провизии, оба отряда снялись и двинулись вперед уже ночью – обогнав меня, таким образом, на целый день. А вот дальше завернули по маршруту, который я намечал для себя изначально: на восток, до крупного лесного массива у деревни Плянты, а уже оттуда на север, через Верхи, Беловежский, Каролин.

В Верхах погранцы потеряли два дня, запершись в сарае одного из домов на время, пока в деревне отдыхал взвод немецких солдат. Фрицы-то были там день и ночь, утром уже ушли, но вновь вести людей при свете солнца Перминов не решился. А в целом сослуживцам крупно повезло: никто их не сдал, а наоборот, местные жители собрали им еды в дорогу. Правда, с тех самых пор отряд старался обходить любые населенные пункты стороной.

В итоге, кроме обстрела фашистским летчиком и разделения групп, ничего особенно ного и яркого с уцелевшей заставой не произошло. Нас с Олей летеха обнаружил совершенно случайно, решив отойти в сторону от вставшей на привале группы – видимо, по нужде… Судьба! А ведь если бы не лишняя дневка, ребята и вовсе вышли бы к пуще на сутки раньше – но получилось так, как получилось, да оно и к лучшему. Все же вместе надежнее.

27 июня 1941 года. Декретное время: 11 часов 14 минут. Южная оконечность Беловежской пущи в районе деревни Альвус

Оставшиеся пограничники встречают нас приветственными радушными возгласами и искренней радостью, написанной на их лицах. Со мной по очереди здороваются все бойцы, крепко сжимая руку и так же крепко шлепая по плечам; со всех сторон сыплются вопросы, на большинство которых я просто не успеваю ответить, смущенный подобным вниманием. Однако все благодушие разом слетает с меня при виде лучезарной улыбки одного из бойцов, адресованной Мещеряковой. Кажется, Витя Петров его зовут; казачка как раз начала его перевязывать, и пограничник словно бы невзначай положил ладонь ей на предплечье – вроде бы ничего и страшного, но я заметил, что любимая чуть вздрогнула и попыталась отстраниться от Петрова.

– Эй, руку убери!!!

Еще не успев даже обдумать происходящее и выбрать правильную линию поведения, я среагировал инстинктивно, едва ли не зарычав на сослуживца. Чересчур дружелюбный боец удивленно посмотрел на меня, но тут же черты и его лица ожесточились. Возможно, он хотел бы ответить мне в тон, но конфликт в зародыше подавил Перминов, негромко, но властно приказав:

– Отставить. Самсонов – ко мне.

Сцепив зубы и заиграв желваками, я подхожу к командиру, который сознательно отходит в сторону от стоянки отряда. Внимательно посмотрев мне в глаза, лейтенант спокойно, без злобы спрашивает:

– Я так понимаю, у тебя с Мещеряковой шуры-муры? А то, что война идет, ты, случаем, не забыл, боец?

Спокойно выдержав взгляд Перминова, я ответил ему довольно жестко:

– А может, вы забыли, товарищ лейтенант, как я всех вас вытащил из обреченного дота, а вы меня после даже не дождались?

Михаил смутился – но только на мгновение:

– Самсонов, ты был предупрежден, что отряд тебя ждать не станет, если начнется стрельба. Я не мог рисковать всей заставой ради одного бойца!

– Так я на вас зла не держу. Шли своей дорогой? Так идите. А я пойду с Мещеряковой.

В этот раз глаза старшого сверкнули уже неприкрытым гневом:

– Забываешься, боец! Или под трибунал захотел как дезертир?!

– Да пошел ты со своим трибуналом…

Мы оба уже успели наговорить лишнего, но Перминов изначально выбрал неверную тактику давления уставом и командирским авторитетом. Понятно, что ему не нужны конфликты из-за единственной женщины в тесном мужском коллективе, вот только речь идет о моей женщине! И если нужно отстоять право на нее, так я готов! После событий последних дней, регулярных столкновений с опасностью и смертью, офицерские (или как их там в 41-м?) кубари не производят на меня ровным счетом никакого впечатления. И к слову, в отличие от остальных погранцов, в меня на деле никто не вбивал уважения перед уставом и пиететом перед старшими по званию!