Евгений Шалашов - Польская линия [СИ]

– Артур Христианович, посмотри, – попросил я Артузова.

Артузов, прочитав содержание, посмотрел печати, пожал плечами.

– Справки как справки. А что подпись врача не читается, так сегодня мода такая. В копиях пишут – подпись неразборчиво. Что тебе не нравится?

– Мы с Татьяной недавно на речку ходили, помнишь?

Артузов заулыбался. Про наши с Танькой хождения я емурассказывал, чем немало повеселил главного контрразведчика страны.

– Так вот, мы там с «белобилетниками» подрались, у которых диагнозы точно такие же. Справок не видел, врать не стану, с их слов говорю, – уточнил я на всякий случай. – Не странное совпадение?

Действительно, может и совпадение, но для чекиста все совпадения подозрительныи требуют дополнительной проверки. Артур еще раз посмотрел на оболтусов, на документы.

– Разберемся, – резюмировал главный контрразведчик страны. Аккуратно сложил справки и, под протестующие вопли парней, убрал их в карман.

Всех троих, и «белобилетников» и Ваську-конюха мы сдали в дежурную часть, благо, они брыкаться побоялись, да и идти недалеко – только дом обогнуть, а сами отправились в приемную Смирнова.

Написали рапорты и уже собрались уходить, как из кабинета вышел сам начальник губчека – небритый, с красными веками. Не иначе, всю ночь занимался арестованными контрреволюционерами. Кивнув, вытащил из кармана очки и взял в руки наши бумаги. Бегло просмотрев тот, где сообщалось о конюхе, ради шутки над столичным начальником, изранившем лошадь, спросил:

– Политику будем шить?

Я покосился на Артузова – все-таки, это над ним попытался «пошутить» Васька-конюх, но Артур только махнул рукой и скривился:

– Что с дурака взять?

– Тогда ладно, – сказал Смирнов и, как мне показалось, с некоторым облегчением, озвучил свою резолюцию: – В нарсуд.

Народный суд – это вам не революционный трибунал. Дадут за посягательство на социалистическую собственность год-два условно, и все.

– Только, Игорь Васильевич, из конюхов его гнать, поганой метлой, – вздохнул я, и покачал головой.

– В ассенизационный обоз, – внес предложение Артузов.

– Нет нынче ассенизаторов, старики умерли, молодежь на фронте, – угрюмо отозвался Смирнов. – Вон, из выгребных ям все дерьмо скоро в Днепр потечет, вся рыба сдохнет.

– Так вот и организуй, – предложил я. – Черкни записку в губисполком, пусть займутся, а ты людей дашь. И городу польза, и тебе.

– Слушай, товарищ Аксенов, а ты башка! – с восхищением произнес Смирнов. – Не зря тебя в Совнарком прочат.

– Прочить-то, может, и прочат, но кто же его отдаст? – хмыкнул Артузов.

Я посмотрел на Артузова, перевел взгляд на Смирнова. Ну, Артур-то, ладно, «особа приближенная», член коллегии ВЧК, а откуда начальник Смоленского губчека получает информацию? Предположим, о прибытии нашего бронепоезда он мог узнать у кого-то из приятелей, а обо мне? Скорее всего, есть у него в Совнаркоме какие-нибудь знакомые, поделившиеся слухами и сплетнями. Понятное дело, что Смирнов не выдаст свои источники. И я бы не выдал. Значит, нет смысла и спрашивать. Посему, я только махнул рукой и придвинул Игорю Васильевичу второй рапорт, где поделился своими наблюдениями о «призывниках» РККА.

Прочитав бумагу, Игорь Васильевич, снял очки и потер переносицу.

– Владимир Иванович, не в службу, а в дружбу… – начал он, а я, уже зная продолжение, пробурчал:

– Типа – допроси задержанных, установи фамилии коррумпированных врачей.

– Коррумпированных? – задумался на минуту Смирнов. – Это, от какого слова? Коррупция… Ага, латынь. Сейчас вспомню. Коррупция – растление, продажа. Так бы и говорил – продажных.

– Игорь Васильевич, ты какую гимназию заканчивал? – поинтересовался я.

– Вторую Виленскую, – ответил Смирнов.

– Верно, и по латыни самым знающим был?

– Да ну, не самым. Самый знатный латинист в нашем классе Колька был. Он и гимназию с золотой медалью закончил, и юристом потом стал.

Вторая Виленская гимназия, друг Колька, что был знатным латинистом, а потом стал юристом. Хм. А возраст-то совпадает. Кажется, я понял, откуда и от кого товарищ Смирнов «черпает» сведения – от «знатного латиниста», что теперь занимает важное кресло, и именуется Николаем Николаевичем. А как догадался? Самое занятное, что именно из-за гимназии, где он учился. Я же упоминал, что моя супруга – искусствовед? А если так, то и муж, волей-неволей начнет читать мемуары художников, листать искусствоведческие монографии и все такое прочее. Так вот, в одной из работ о Мстиславе Добужинском упомянуто, что художник закончил Вторую Виленскую гимназию, в которой многими годами позже учился Николай Николаевич Крестинский, будущий нарком финансов Советской России. Мелочь, казалось бы, зачем такое запомнил, а вот, поди же ты, всплыло.

Не стал ничего говорить Смирнову, но зарубку в памяти для себя сделал. Впрочем, мне еще в нашу первую встречу показалось, что не прост тогдашний начальник ЧК Западной области.

– Так что, сделаешь? – умоляюще посмотрел на меня начальник Смоленского губчека. – У меня из людей нынче никого свободных нет. Сам знаешь, что мне всех арестованных допросить нужно, а теперь еще и задерживать кое-кого придется. Может, для товарища Артузова что-нибудь любопытное найдем.

Ну, если «любопытное» для товарища Артузова, то можно немножко «разгрузить» коллег. Все равно делать нечего. Но для приличия следует слегка поломаться.

– Хитрый ты жук, товарищ Смирнов, – сказал я, делая вид, что раздумываю. – И людей тебе дай, и задержанных допроси. А что я с этого буду иметь?

– А что надо? – сразу же насторожился товарищ Смирнов. Приказал секретарю – сделай-ка нам с товарищами чайку покрепче, потом кивнул нам с Артуром на дверь своего кабинета – мол, важные разговоры лучше там.

Едва усевшись, я принялся перечислять:

– Людям моим – горячее питание, лучше двухразовое, баню организовать, а еще по куску мыла. Немного, кусков пятьдесят.

– Питанием и баней, так и быть, обеспечу, а мыло-то я где возьму, да еще пятьдесят кусков? Вас там и всего-то сорок человек. Ну, так и быть, пять кусков найду, порежете на кусочки.

– Пять? Да мне на одну Татьяну нужно куска два. Один на волосы, второй – на все остальное. С самой Москвы люди не мыты. И постираться нужно. Худым концом – сорок кусков.

– Сорок? Охренел, товарищ уполномоченный? У меня что, мыловаренный завод, или галантерейная лавка? Сорок кусков мыла – батальон можно вымыть! Десять.

– Не поверю, что у начальника губчека нет «заначки». Ну, городское начальство потряси. Тридцать.

Артузов, прислушиваясь к беседе, ухмыльнулся:

– Слушаю вас – будто не два ответственных работника ВЧК разговаривают, а два еврея.