Марик Лернер - Делай, что можешь [litres]

– Не будет теперь пить, – сказал я с расстановкой, постаравшись максимально зловеще и рассчитывая на вылезших зрителей.

Все соседи сбежались посмотреть на интересное зрелище. Самое противное, ни один не пытался остановить. А что Федот крался тихо и никому не сообщал о желании свести счеты, позвольте не поверить.

– Совсем. А станет – ему же хуже. Так и будет в рвоте ползать.

И гордо удалился под завывания девки, которую Федот отпихивал в промежутках между очередным приступом блевания, и под перешептывания:

– Сглазил Николка, как есть, сглазил.

– Это ж что ж творится, боженьки?

– Рабочему человеку уже и выпить нельзя?

– Ну, дай ему в морду, но такое-то зачем?

– Не по-мужски это. Подумаешь, за девку драться полез. Со света сживать за что?

– Так и надо, – уже женский голос, – с иродами этими.

Ну, про сглаз-то немалого размера преувеличение. Такого не умею. А вот легкий гипноз с подключением в ошеломленном состоянии – рядовая работа. К сожалению, такие вещи вечными не бывают, однако многие, привыкнув к определенной реакции, сами себе внушение делают. Давно прошла накачка, а рвота остается. Как видит или чувствует запах, тут ему и плохо становится. Надеюсь, с этим тоже выйдет. Ей-богу, судя по репликам, гораздо правильней, чем лупить ногами. Оклемается и дальше пойдет. А сейчас, шалишь, далекой степью обходить недоумки станут. Хуже любых синяков такое наказание.

Все ж я не старенький врач с безупречной репутацией. В мое время все под запись шло. А то и засудить на основании вздорных обвинений могли. Кто сказал, что здесь такого не бывает. Лучше подстелить соломки.

– Уж как-нибудь прокормим, – гордо заявила мамаша.

– Вас, – нажал я. – А остальным тут делать нечего. Право слово, охрана не требуется, если важно, можем околоточного позвать.

– Это лишнее.

– Ничего не давать из еды кислого, соленого, острого, приправ тоже нельзя, пока ею занимаюсь, – объяснил матери. – Усиливает сухость в горле и возможны отеки. Курить вам тоже нельзя. И лучше бросить вообще.

– Не так часто балуюсь, – пробормотала.

– Ну, тогда все. Прямо сейчас и приступим. Ложитесь снова.

Через два часа вышел из дома и уселся на крыльце. Такие вещи отнимали немало энергии, и уставал всерьез. К тому же в начале всегда проще, можно работать по площади, а вот под конец надо очень тщательно следить, не оставляя никаких следов и точек, способных расползтись снова. Затраты меньше, зато работа более ответственная. В результате одно другого стоило, и крепко выматывался.

Катя, сидевшая на ступеньках, привалилась к боку, и машинально обнял. С другого уселась кошка и моментально принялась тереться, напрашиваясь на ласку. Идиллия. Еще лечь и поспать спокойно, будет вообще прекрасно.

– Что ты с капитаном сделал? – тихо спросила Катя.

Оказывается, тот офицеришко – капитан. Нечто вроде командира роты. За какие заслуги, хотелось бы знать. Ручки холеные, да и не похож на вояку. Уж настоящих видеть приходилось неоднократно. А этот ни рыба ни мясо, ни кафтан ни ряса. Одна видимость в погонах, оттого и хорохорится.

– А чего?

– Он из уборной не вылезает.

Не получив своего, кошка залезла на колени, и пришлось почесывать независимо от желания.

– Съел, наверное, что-нибудь.

– Зачем мне врешь?

Подоплека тут была прозрачная. Я ж не враг. Как сам же и говорил, воспитывая пойманную на скрывании свары в школе: «Можно промолчать о чем-то, но лгать близким или воровать у них нехорошо». Собственно, для меня в окружающем мире и была родная душа, хотя скажи, что Николки больше нет, неизвестно как себя поведет. Это был обман максимально возможный, и где-то в глубине души чувствовал себя виноватым перед девочкой. Не перед матерью с отцом. По большому счету мог хоть завтра на них плюнуть и уйти. Достаточно вжился в новые условия. Анна, что Анна? Хорошая баба, но у него таких было в прошлом много. А вот Катю обижать не хотелось.

– Ну, разозлил меня, – пробурчал я. – Ничего страшного. Очищение организма на почве поноса. Не сдохнет.

– А ты можешь и так?

– Если могу убрать тромб от сердца, – безразлично сказал, – почему не загнать его внутрь, закупоривая артерию. Легко и просто. Только делать этого, естественно, не стану. Я людей лечу, а не убиваю. Не дай бог узнают. Репутация – вещь важная. Ее годами зарабатывают, а рушится вмиг.

– А сам-то что сказал тогда про порчу!

– Иногда страх полезен. Терпеть камни в спину тоже глупость.

– Но уважения он не дает.

– Тоже верно. Просто человека надо судить по поступкам, а не по словам. Мне не важны его мотивы. Я смотрю на действия.

– Жизнь странная штука, – задумчиво произнесла сестренка.

– О нет, не штука, а шутка. Может быть, ты когда-нибудь поймешь, но не сейчас, а со временем. Он, – показал вверх, – очень веселится, глядя на нас с неба.

– Ты очень изменился, – сказала она после длинного молчания.

– Я учусь. Сначала был просто переход к нормальному существованию без замедленности. А теперь… Ну, я все время нечто новое узнаю и пытаюсь раскладывать по полочкам. Постоянно. А временами чуланчики переполняются, и выплескивается совсем не лучшее. Ты не говори никому, но накатывает иногда, как с этим капитаном. У меня э… у мозга новые реакции на раздражители. Раньше б испугался грозного окрика, да еще в мундире человек, а теперь хочется вытереть об него ноги. Потому что он пустое место, а я не Господь Бог, но точно могу чудеса совершать. Ей, – ткнул через плечо пальцем, – полгода от силы осталось, и на морфии уже существовать начала. Железная баба, – сказал с уважением. – Говорит почти нормально и не рыдает. Не удивлюсь, если цены на гроб выясняла заранее. А теперь все нормально будет. Могу собой гордиться.

– А почему ты отца от выпивки не излечишь? – помолчав, спросила.

– Могу очистить кровь, но нельзя исправить голову. Ему это нравится. Он получает удовольствие. Это не физическая болезнь. Он сломался где-то на войне. Раньше ж таким не был. А душу лечить я не способен. Максимум могу сказать: «Выпьешь после моего лечения – помрешь». А он попробует чуть, убедится – не откинул копыта и снова еще больше примется хлебать. Только меня ненавидеть станет. Ну и вас заодно, допустивших.

– Ждать, пока замерзнет зимой в канаве?

– Каждый создает свою судьбу сам. К лучшему или худшему. Всех не накормить, не обогреть и не вылечить. У нас нет таких возможностей. Если можешь помочь – сделай, но в таких случаях всегда думай о человеке плохо.

– Почему?!

– За добро редко платят добром. Никто не любит быть обязанным.

– Добро само по себе приносит тебе удовлетворение, и нечего ждать ответа, будто ты в лавке и на затраченную сумму положено получить ровно такой же товар.