Алексей Янов - Княжич [litres]

Лихорадочно вспоминая просмотренные когда-то телевизионные передачи, я вначале нагрел конусообразный конец трубки в кузнечном горне. Затем окунул нагретый конец в расплавленное стекло, провернул трубку несколько раз, легко наматывая массу в виде кома. Подул через сосок и, к удивлению собравшихся, получил пузырь. Удовлетворенный проделанной работой, я при помощи завороженных увиденным зрелищем подмастерьев срезал пузырь, опустил конец трубки в горшок и опять намотал стекломассу. Стеклоплавильной печи еще не было, поэтому все эти опыты я осуществлял в литейной домнице, что присутствовала на княжеском подворье. Так вот, помахав трубкой, добился растяжения комка и вложил его в раскрытую деревянную форму. Плотно закрыв форму, я сильно подул в трубку. Мягкое стекло послушно раздалось в стороны, вплотную облепив стенки формы.

За моими манипуляциями внимательно и жадно, боясь что-то пропустить, следил весь персонал стеклодельщиков во главе с боярами.

– Формы будем отливать чугунные, как только завод заработает! – отдышавшись, сообщил я.

– Можно будет попробовать оправить глиной деревянные формы, чтобы они дольше служили, – робко заметил боярский мастер.

– Правильно, – я согласно кивнул головой, – вам я только показываю сам принцип работы, как весь этот производственный процесс можно улучшить – соображайте дальше сами.

Раскрыв дымящуюся форму, аккуратно вытащил бутылку, при этом умудрился погнуть горлышко, недолго думая, обрезал его к чертям ножницами, продемонстрировав наблюдателям стакан. И на такой неказистый товар найдется покупатель, мысленно успокоил я себя. Мой «стакан» подмастерья быстро отнесли на дальнейшую закалку в кузню.

Потом я заставил выдувать бутылки непосредственно подмастерьев, у них тоже не ахти шедевры получались.

– Первый блин комом! – вслух высказался я, обращаясь к суетящимся подмастерьям. – Но мне и не надо быть мастером-выдувальщиком, ими вы должны стать! Поэтому – учитесь!

– Слегка кособокие стакан с бутылями вышли, но и их продадим! – уверенно заявил боярин Андрей Микулинич.

Из горшка подмастерья, действуя по очереди, выдули еще, помимо моего стакана, четыре бутылки и отнесли их на закаливание.

– Не-а! – одернул я боярина, так как мою голову посетила одна интересная мысль, – свой стакан и одну бутыль я себе на память заберу!

– И то верно, Владимир Изяславич! Оставшиеся бутыли от первой плавки мы с боярами себе тоже на долгую память оставим! Как я сразу не подумал?!

Пробыл в Зарое всего четыре дня. Перед отъездом я вручил местным стекловарам кое-какие записи. Плотно исписанный с обеих сторон лист содержал выдержки по производству стекла – всё, что мне удалось выудить из своей неожиданно ставшей феноменальной памяти. Конечно, достичь тех технологий и построить то оборудование, которое фигурировало в моих довольно абстрактных воспоминаниях, было нереально. Но тем не менее многое из того, что и как делать, в моей голове хорошо вырисовывалось.

На перспективу поделился составом оптического стекла. Удалось вспомнить о двух швейцарских сортах оптического стекла, произведённых в 1811 году стекловаром Гинаном с их точной формулой. Сорт оптического стекла крон состоял из 72 процентов окиси кремния, 18 процентов окиси калия и 10 процентов окиси кальция; сорт флинт – из 45 процентов окиси кремния, 12 процентов окиси калия и 43 процентов окиси цинка. В общем, данные для дальнейших практических исследований по этому вопросу были.

За сутки до своего отъезда я переговорил с боярами-пайщиками, получив от них «добро» на одну мою задумку. А уже на следующий день вызвал к себе Никифора Лукерьина и главного боярского мастера-стеклодельщика, что состоял при Андрее Микулиниче. Сначала я им вручил все свои записи по стеклоделию, сделав соответствующие комментарии. А потом во всеуслышание заявил мастерам, что если они справятся с порученными им заданиями, то каждый из них получит по 1 проценту паев стеклодельного предприятия. Соответственно, и боярский мастер-стеклодельщик выйдет из холопского состояния и станет лично свободным товарищем-пайщиком нашего предприятия. Мужики от таких новостей расчувствовались, дружно пали в ноги и долго благодарили за проявленную милость. Но в бочке меда не обошлось без ложки дегтя. Бояре взяли слово и строго предупредили новых компаньонов, что если они начнут разбалтывать производственные секреты или, того пуще, сбегут – то неминуемая кара настигнет не только их, но и всех их родичей. Я согласным кивком головы подтвердил эти грозные слова предупреждения. Прониклись оба потенциальных компаньона, но такой перспективы всерьез не испугались и не расстроились. Видимо, тайные умыслы в их головах еще не успели возникнуть, ведь лицедеи из местных так себе, при попытках «актерствовать» я их на раз прочитываю.

Но эта моя идея о расширении числа пайщиков далась мне с боем. Поначалу Андрей Микулинич и слышать не хотел, чтобы давать вольную своему главному мастеру, а уж делать его пайщиком – и подавно. Но я смог убедить его в том, что стеклоплавильные печи будут нуждаться в постоянном ремонте, поэтому артельный подмастерье, набив руку, может податься на вольные хлеба. А вот финансовая заинтересованность в результатах своего труда привяжет его к нам лучше любого рабского ошейника. Но если давать пай главному печнику, то волей-неволей то же самое придется дать и главному мастеру-стеклодельщику, иначе они просто не сработаются! Здраво рассудив, Андрей Микулинич все же согласился с моими доводами, что лучше потерять в малом, но быть уверенным в завтрашнем дне, чем из-за богопротивной жадности всем рисковать и все ставить на кон непредсказуемой игры.

Также с боярами договорились со следующего года начать опытное мелкосерийное производство, помимо зеркал, свинцового стекла (хрусталь и флинтглас – оптика), с непомерным задиранием вверх цен на хрусталь, все-таки свинец целиком и полностью был импортным металлом. На том я и отбыл, пообещав, по возможности, приехать с проверкой зимой.

В Смоленск из Зароя прискакали, когда было уже совсем темно. И даже на княжеском Свирском подворье стояла тишина. Десятник стал громко барабанить в закрытые ворота детинца. Спящая воротная стража засуетилась, ворота со скрипом открылись. Помогать мне спускаться с коня наземь было некому. Все мои дворяне, их ученики как-то незаметно для меня оказались разбросанными по производствам или выполняли другие данные им поручения. Поэтому пришлось самому слезать с опостылевшего за долгую дорогу седла.

На крыльце появилась засуетившаяся челядь князя. Под окрики сопровождавших меня в пути дружинников слуги стали торопливо выставлять в трапезной холодные закуски.