Сергей Чернов - Лицей. Венценосный дуэт

Задуманную мной и патриархом траекторию всё время что-то отклоняет. Но деваться некуда. Не было в естественно-научные классы ни одного места. Значит, буду заниматься факультативно. А когда? А летом. Устроюсь куда-нибудь лаборантом. На станцию переливания крови, хи-хи-хи…

– Даночка, – после деликатного стука из-за двери выглядывает Эльвира, – поможешь мне с обедом?

– Разве я могу отказать своей якобы мамочке? – я сама любезность и покладистость.

– Какая ж ты всё-таки ехидна, – замученно вздыхает мачеха, я расцветаю как от самого изысканного комплимента. Обожаю, когда она меня ругает!

– Как у тебя дела, Даночка? – папочка спрашивает меня, но не может оторвать взгляд от котлеты по-киевски и горки хитро поджаренного картофеля, политого пахучим соусом.

– Какие, папочка? С директором? Из его шкуры скоро гобелен на стенку сделаю, – оглядываюсь на впечатлительную Эльвиру и поправляюсь, – условно говоря.

– Да дьявол с ним, с этим директором, – папахен тоже не считает тему достойной обсуждения, – с учёбой как?

– Не скажу, что совсем безоблачно, – покачиваю вилочкой, – пара четвёрок за полугодие может проскользнуть.

– А можно сделать так, чтобы не проскользнуло? – любопытствует Эльвира, а папочка молча присоединяется к вопросу.

– Можно. Но не хочется, – и поясняю. – Пока не с руки применять тот же фокус, что в старой школе. Некоторые учителя оценки слегка занижают, но не критично.

– Не может быть такого, что они хотят угодить директору? – напрягается папахен. Правильно мысль улавливает. Вот ведь! Выгони тему директора в дверь, она в окно влезет!

– Возможно. Но, во-первых, в пределах всё, откровенного фола не допускают. Во-вторых, не докажешь. Поэтому и говорю, разделаюсь с директором, возьмусь за учителей.

На мою кровожадность Эльвира только головой качает, папахен по-мужски равнодушен. Кивает в знак согласия. Закипает и заводит свистящую песню чайник, одобряя мои планы.

– Пап, а ты не мог бы помочь устроиться летом на работу? – спрашиваю, заваривая чай. Пить чай надо только свежезаваренный, уже остывший надо выливать, вкуса у него нет.

– А куда ты хочешь? Давай к нам, в цех контроля и отладки процессоров, – предлагает папахен.

– Не, не… ты забыл, куда я хотела поступать. Меня биология интересует, анатомия, генетика, всё такое, – наливаю ему чай в стакан, обязательно в стакан, чтобы видеть насыщенно янтарный цвет.

– И куда конкретно ты хочешь?

Говорю куда, Эльвира ахает:

– Дана! Ты что?!

– Интересные у тебя интересы, – от неожиданности папахен сваливается в тавтологию.

Короче, пусть мачеха глаза выпучивает, папахен обещает помочь. Да я и сама могу попробовать мосты навести. Я придумала, где мне поработать. Криминальная судмедэкспертиза, самое то. Анализы крови, спермы, потожировых следов, ядов. Не говоря уж об анатомии и массы хитростей, известных экспертам.

– Даночка, это же жуть какая-то! – восклицает мачеха. Больше всего её шокирует факт, что я в морге буду околачиваться.

– Мамусик, не нервничай, тебе вредно, – успокаиваю я, – что такого-то? Все врачи, когда учатся, через это проходят. Подумаешь…

– Действительно, странное у тебя увлечение, – да, папахен тоже слегка озадачен.

– Ой, вы как будто первый раз услышали! – меня начинает разбирать досада, – что вы как маленькие! Я с самого начала что сказала? Хочу на биофак, так ведь? Чему вы тут удивляетесь?

– Шла бы уж тогда в медицинский, – ворчит Эльвира.

– Я не хочу людей лечить, – заявляю я, – хочу разрабатывать новые методы лечения, изучать человеческий организм.

– Математика, выходит, тебе не нужна? – смотрит на меня папочка.

– Математика всем нужна. И без компьютеров скоро ни одна наука не обойдётся, – и, подумав, добавляю. – Математика – отличный тренажёр для мозга.

Забавно наблюдать ужас в глазах мачехи. Хм-м, а то я мало мёртвых видела. Да сколько угодно, во всех видах, ракурсах и разрезах, многие из которых сама и сделала. По живому резать, конечно, прикольнее, но за неимением живых целей поупражняемся на трупах.

16 декабря, воскресенье, время 13:20.

Москва, элитный ресторан в центре.

– М-да, удивил ты меня, Пал Петрович, прямо потряс… – замминистра откладывает в сторону лист бумаги, – неужто тебя сделала обычная школьница?

Насмешливо смотрит на директора Лицея, тот морщится.

– С таким огромным педагогическим и жизненным опытом ты не можешь справиться с какой-то девчонкой? – в голосе не только насмешка. Гораздо опаснее подозрение в несостоятельности, слабости.

– Мой огромный педагогический опыт говорит, что это вовсе не девчонка, – парирует директор.

– А кто? В неё вселился потусторонний демон? – насмешка достигает уровня, на котором начинается презрение.

Замминистра откидывается на стуле, давая возможность официанту расставить блюда.

– Расцениваю твоё заявление, как дезертирство, дорогой мой, – ужё жёстче продолжает замминистра.

– Тебя жалоба их пугает? – продолжает он после ухода официанта. – Плюнь и разотри.

– Анатоль Степаныч, либо я сам увольняюсь, – директор заправил салфетку в ворот, – либо вам выкручивают руки, и вы увольняете меня собственными руками, как не справившегося с обязанностями.

– Да брось! – отмахивается собеседник. – Максимум, выговор схлопочешь. Даже не строгий.

– Анатоль Степаныч, а вы что, не видели? – догадывается директор. – Точно, не видели… эх, надо было вас предупредить.

– Что не видел?

Уже не волнуясь, давно всё пережито, директор спокойно рассказывает о двух телепередачах, где показали выступление математиков и юристов. И дали возможность всем телезрителям сравнить. Только сейчас замминистра делается серьёзным. Настолько, что прекращает есть и хватается за бокал вина.

– Раз вы не видели, то вам придётся поверить на слово, – продолжает директор, – у юристов хороший номер, ничего не скажу. Но у математиков он такой, что они бы и на районе первое место взяли бы. Уникальное и талантливое выступление, между нами говоря. И разница видна невооружённым глазом, понимаете?

Замминистра ещё заставляет директора описать номер «Куклы», хмыкая и мрачнея по мере рассказа.

– Так что мой протекционизм юристам ясно виден всем. Если бы они ещё профессионально танцами занимались, а учёбу еле тянули, был бы шанс отбиться. Но я узнавал, Конти бросила танцы после шестого класса, а Молчанова никогда не занималась ни танцами, ни балетом. Они не скрывают, что брали уроки, чтобы номер сделать, так это даже приветствовалось.

– Кто? Конти? – напрягается замминистра.

– Одна «кукла» – Конти, вторая – Молчанова, – информирует директор, гоняя остатки супа в тарелке.

– Что ж ты сразу не сказал?! – от возмущения замминистра откидывается на спинку стула.