Влад Тарханов - Где найти Гинденбургов...

Москва. Патриаршие пруды. 1-е марта 1940 года

Вечером как-то так само собой вышло, что мы очутились на Патриарших прудах. И Булгаков здесь был не при чем… как у кого-то там написано будет… Мы гуляли по Неглинной, заходили на Бульвар [25] Это напишет Михалков… не тот, который комбриг Котов, а тот, кто его отец… …

На самом деле, куда можно повести девушку, когда время еще не перевалило полудня? Любой москвич мгновенно ответит: в Мюр и Мерлиз, который сейчас именуется ЦУМом. Маргарита долго отнекивалась, я же настаивал, уговорил наконец, объяснив, что был в важной командировке и уже успел получить очень неплохие командировочные, а холостому комдиву тратить денег все равно некуда. Так что немного потранжирить мы имеем полное право. Судя по выданному мне жалованию еще и за всю Финскую, я мог позволить себе некоторые расходы. Пока добрались до ЦУМа, пока уломал Марго купить себе хоть что-то, пока удивлялся ее скромным запросам, понял, что от редакционного чая остались только приятные воспоминания. Благо, в том же ЦУМе располагалась приятная кафешка, в которой кроме кофе (удивительно приличного качества), оказались еще и свежайшие эклеры, горочка которых аккуратно выстроилась перед Марго, которая призналась в том, что жуткая сладкоежка. Тут я передал девушке ее редакционное задание – несколько страниц моих собственных мыслей, оформленных в виде почти готовой статьи. Маргарита прочла их между вторым и четвертым эклерами, после чего заявила:

– А вы интересный человек, Алексей Иванович!

– Ну да, с такими талантами и на свободе! [26] Почти цитата из «Золотого теленка» Ильфа и Петрова – развил я мысль Маргариты, которая прыснула смехом в ответ.

Вообще-то мне помогли чуть-чуть в редакции, отдав поручение Маргарите занести какие-то документы в отдел нежилых помещений. Так мы оказались во флигеле старинного трехэтажного здания, которое было ни много ни мало тем самым «Яром» – гостиницей и рестораном. Как говорится … «в этом доме Пушкин был [27] Почти цитата из Геннадия Шпаликова »… Потом мы осматривали достопримечательности столицы, в которых Марго прекрасно ориентировалась…

– Тебе бы экскурсоводом работать, отбою от клиентов не было бы! – замети я ей, когда мы утомились от прогулок и решили зайти куда-то пообедать. Метрополь был невдалеке. Марго пыталась отнекиваться, мол для такого ресторана не одета, но, когда я пригрозил, что немедленно поедем покупать ей коктейльное платье, рассмеялась, посчитав это остроумной шуткой… Ну да, сейчас красавицы, даже жены или любовницы самого-самого большого начальника готовую одежду не покупали – зато заказать платье у модистки, это было единственный способ одеть что-то приличное.

Роскошь творения Саввы Мамонтова оставалась роскошью, но уже с пролетарской отделкой. Не знаю, чем руководствовались товарищи, но надпись на фасаде гостиницы гласила: « Только диктатура пролетариата в состоянии освободить человечество от гнета капитала. В. Ленин ». Лично я ничего не имел против это надписи по сути, кроме одного – она не прошла проверку временем.

Как потом оказалось, я угадал, Марго подрабатывала экскурсоводом. В редакции платили не так уж и много, так что все выходные дни девушки были загружены до предела. Но Москву она знала на твердую пятерочку, во всяком случае, все ее основные достопримечательности. А потом мне пришлось сказать Марго, что идем в театр, она предположила, нежно усмехаясь, что большой человек предложит ей Большой театр, но была совершенно ошарашена, когда узнала, что мы пойдем на «Мадам Бовари» в Камерный театр [28] В РИ премьера «Мадам Бовари» случилась на Дальнем Востоке, куда театр ездил вместе с драматургом Вишневским и его «Оптимистической трагедией», давая спектакли в частях, сражавшихся против японцев. В АИ Камерный театр вернулся в Москву немного раньше, и премьера «Мадам Бовари» состоялась вскоре после Нового года. . Достать туда билеты было делом фантастическим, но не для вездесущего сержанта Сидорова. Таировский спектакль пользовался оглушительным успехом, был совершенно недавно привезен из поездки театра на Дальний Восток, так что признательность и легкое удивление (опять) было мной честным образом заслужено.

Мы вернулись в Орликов переулок, поскольку в театр все-таки надо было приодеться. Дома никого не было. Я был допущен на кухню. Марго поведала, что у ее мамы появился старый друг, с которым она давно разбежалась, но которого любила больше даже чем ее, Маргариты, отца. Сейчас у них второй цветочно-конфетный период и у нас есть немного времени, чтобы собраться и попить еще чаю. В гостиной на столе стояла ваза с белыми розами…

Учитывая среднюю скорость сбора одной среднестатистической девушки, я предпочел спуститься и «поймать» такси. Машина меня уже поджидала, а за ее рулем был, скорее всего тот самый, никому не известный «сержант Сидоров»: крупногабаритный мужчина с волевым лицом и грубыми чертами лица имел вид совсем не шоферский, но, на мое счастье, Марго на это не обратила никакого внимания.

Камерный театр начинался с вешалки. Я в военной форме со всеми наградами и знаками отличия, чего уж там стесняться. Марго в вечернем платье, аккуратном, красивом, но не роскошном. Вообще-то, слишком крикливо одевались только женщины из артистической (художественной, литературной и прочая) богемы да жены видных совслужащих. У многих из последней категории со вкусом была беда. Совершеннейшая беда!

В последнее время, все больше общаясь с хроноаборигенами, назовем их так, хотя, нет, противный термин… Общаясь с этими людьми, я заметил одну черту, на которую сначала не обращал внимания, но которая оказалась сейчас для меня очевидной. Я говорю о свободе. О странной свободе людей этого времени. Они как-то умудрялись быть совершенно свободными даже под гнетом системы тотального контроля и подавления. Но! Во-первых, тотальный контроль на самом деле не был тотальным. Просто не было технических и материальных средств. Даже в начале двадцать первого века до общества тотального контроля очень далеко. Близко… и в тоже время далеко… Во-вторых, на кого падет внимание органов, предположить было невозможно. Вот люди и не думали об этом. Просто превратив это в фактор фатума, «от сумы да от тюрьмы»… Да, они существовали в рамках. В довольно жестких рамках. Но при этом оставались свободными! Как будто заключили негласный договор с теми, кто наверху: мы соблюдаем ваши заповеди, вы же нам не мешаете жить. А если на кого падет гнев высших сил, так разве кто-то обижается на молнию, которая в него влупит в весеннюю грозу? Те, кому повезло, забывают о неудачнике, а сам неудачник – ему уже все равно. Я понял так, что свобода – это внутреннее состояние души человека… и чем больше я понимал, что можно оставаться свободным в условиях несвободы, тем более восхищался этими людьми, становился частью их социума, стирая в себе привычную свободу ляпать языком и вседозволенность, которые мы считаем истинной свободой, не осознавая, что на самом деле становимся рабами… Потом пришла в голову цитата из какого-то классика, про то, что на войне первыми гибнут лучшие [29] Переделанная мысль из Льва Толстого, которую использовали в многих книгах. Подозреваю, что Лев эту мысль тоже у кого-то откочегарил… … И пришло осознание того, что я обязан сделать так, чтобы как можно больше этих настоящих людей остались в живых.