Алексей Вязовский - Я спас СССР. Том V [litres]

– Вы спрашивали, что стало с тем парнем? Можете сами у него спросить. Прошу любить и жаловать, – представил он меня аудитории, – Алексей Русин, студент четвертого курса журфака Московского университета. Заместитель главного редактора журнала «Студенческий мир».

Ага… немая сцена – замученная жертва ГУЛАГа стоит на кафедре Сорбонны.

И дальше уже я отдувался за всех, рассказывая, как оно было на самом деле, и доказывая французам, что я – это я, – даже книгу вытащил на свет божий, благо захватил с собой пару экземпляров «Города» в рекламных целях.

Гагарин вскоре извинился и уехал, сославшись на то, что его уже ждут в другом месте. Бросил меня на попечение посольского переводчика и растерзание французских студентов. Но у Генерального на вторую половину дня была запланирована встреча с главой Французской компартии Вальдеком Роше, и опаздывать нельзя. А мне, конечно, самому интересно пообщаться со сверстниками и узнать, чем здесь живет французское студенчество. Да и материал для статьи нужно отсылать срочно – верстка февральского номера готова, ждут только меня.

Наше общение затянулось еще на час. Потом студенты предложили продолжить знакомство вне стен Сорбонны. И мы гомонящей толпой переместились в какое-то кафе в Латинском квартале. Меня как историка всегда интересовали причины студенческих бунтов в 68-м, а здесь такая удача – можно все узнать из первых уст. Ведь, судя по старым фотографиям, именно они, мои сверстники, будут в первых рядах демонстрантов и бунтовщиков, свергнувших де Голля. Не зеленые двадцатилетние первокурсники, а те, чей возраст через три года будет ближе к тридцати, – вот что интересно.

Первое, что меня очень удивило, – мало кто из моих собеседников знал английский язык. Или они старательно делали вид, что не знают? Видимо, сказывалось неприязненное отношение к Англии и уж совсем презрительное к Америке. Набирающая обороты война во Вьетнаме только добавляла французам ненависти к «проклятым заокеанским империалистам». Так что английский сейчас тут не популярен, модно быть патриотом и любить исключительно все французское. На мое счастье, среди студентов попался некий Пьер – парень из семьи эмигрантов, неплохо говорящий по-русски, – так что пришлось ему временно поработать моим переводчиком. А пока большая шумная компания рассаживалась за столиками и делала заказ официантам, я с интересом разглядывал сверстников.

К бедноте этих студентов никак нельзя было отнести – по модной и довольно дорогой одежде, по их манерам, по легкости, с которой они сорили деньгами, понятно было, что это дети из среднего класса – не знавшие нужды и не привыкшие сами зарабатывать на жизнь. В чем-то они напоминали мне наших московских мажоров, но эти сверстники были сильно политизированы в отличие от наших. И их политические взгляды шли вразрез с манерами и внешностью.

По словам Пьера, многие из студентов принадлежат к молодежному крылу КПФ, но Вальдека Роше при этом они называют «старым пнем», ортодоксом и сталинистом, а сами, не скрываясь, бравируют левацкими идеями. Не просто левыми, а именно левацкими!

Эта молодежь поголовно заражена анархистскими и троцкистскими идеями. До маоизма дело пока не дошло, но нотки восхищения китайским вождем уже проскальзывают в их пылких речах. Все они с удовольствием цитируют своих кумиров, но, стоит мне задать им более конкретные вопросы, их молодые вдохновенные лица мигом скучнеют. И я почему-то не могу отделаться от ощущения, что вся эта их политизация довольно поверхностна, в ней нет глубины. Большинство из них просто играют в модную игру под названием «новые левые». Нет, идейные анархисты и троцкисты среди них тоже встречаются, но эти буйные – в основном среди вожаков. А вся остальная масса лишь старательно изображает протест против старшего поколения, не стесняясь при этом жить на родительские деньги, ведь обучение в учебных заведениях Франции стоит недешево.

Устав спорить о политике, они с таким же жаром перекидываются на кино. Потом так же яростно обсуждают постановку в каком-то молодежном театре и предстоящую поездку на каникулы в Шамони. Кто-то начинает танцевать прямо рядом со столиками, а парочки целуются, не обращая внимания на окружающих. В общем, типичная богемная молодежь. Недаром их любимые лозунги: «Запрещать запрещено», «Культура – это жизнь наоборот» и «Пролетарии всех стран, развлекайтесь!».

Дым висит густой пеленой в небольшом помещении – молодежь много курит. У всех странная манера немедленно зажигать следующую сигарету, стоит затушить прежнюю. В разговоре у молодежи принято сильно жестикулировать, размахивая сигаретой, зажатой в пальцах, или забытая всеми сигарета продолжает тлеть и дымиться на краю тарелки. Едят мало. Зато много пьют – официант только успевает подносить бутылки с вином и менять переполненные пепельницы.

Интерес ко мне постепенно угас, и я решаю исчезнуть по-английски, не в силах больше дышать сигаретным дымом. Пьер встает вслед за мной.

– Пойдем, Алекс, провожу до гостиницы, а то заблудишься… – Кажется, ему и самому порядком надоели эти посиделки.

Благодарно киваю. Центр Парижа я изучил по карте неплохо, да и с такси здесь полный порядок, но прогуляться и проветрить голову мне сейчас не помешает. И поговорить с Пьером без свидетелей тоже хочется, было бы интересно узнать его личную оценку всего происходящего в студенческой среде.

Мы возвращаемся на бульвар Сен-Мишель и медленно идем в сторону Сите, чтобы перейти потом на правый берег Сены. К вечеру ощутимо похолодало, с реки налетают пронизывающие порывы ветра. Мы с Пьером кутаемся в шарфы, пытаясь закрыться от ветра, но разговаривать нам это не мешает.

– Скажи, Пьер, а они сами верят в то, что говорят? Извини, но на обездоленных твои сокурсники как-то не похожи.

– Да, выходцев из рабочих семей у нас в университете от силы процентов десять. Я и сам из семьи мелких буржуа – у моего отца небольшая адвокатская контора в Нанте.

– Тогда почему анархизм, почему увлечение троцкизмом?

– А разве сам Лев Троцкий не был из семьи банкиров? – усмехается Пьер. – А Че Гевара?

– Че работал библиотекарем, когда учился медицине. У его родителей с деньгами было негусто.

– Правда?! – удивляется Пьер и тут же находится: – В любом случае сытое детство вовсе не означает, что ребенок обязан заниматься семейным бизнесом или следовать дорогой, выбранной для него родителями. Никто из нас не собирается влачить скучную жизнь успешного буржуа, мы хотим сами решать, как нам жить, и прожить свою жизнь ярко.

– Но при этом живете на деньги родителей? Вас это не смущает?

– Ну… если только немного! – беззаботно смеется парень.