Михаил Ланцов - Консул Руси [litres с оптимизированной обложкой]

Альмош выдержал слова Ярослава стойко. Лишь лицо его посерело, а руки, что сжимали рукоятку сабли, побелели от напряжения.

– Я – Ярослав, консул Нового Рима и государь Руси приглашаю тебя, Альмош, и твоих людей жить на моей земле. Да, у меня нет пастбищ. Да, моя земля – лишь реки да леса. Но это – жизнь. А жизнь, как известно, всегда лучше смерти.

– Предлагаешь стать презренным гречкосеем? – скривился Альмош.

– Все в нашей жизни чего-то стоит, – пожав плечами возразил Ярослав. – Ты хочешь, чтобы твой народ выжил. В сложившейся ситуации ты сможешь сохранить его, только пойдя под мою руку. Ибо печенеги не решатся после этого поднять руку на твоих людей… на моих людей. Ты можешь отказаться. Но тогда печенеги убьют тебя при возвращении. А потом и вырежут твои кочевья. Или ты думаешь, что тебя одаривали просто так?..

866 год, 30 августа, к югу от Киммерийской переправы [90] Киммерийская переправа – античное название Керченского пролива.

Ярослав стоял на своем флагмане – «Черной жемчужине» и всматривался в даль с помощью подзорной трубы. А там, милях в пятнадцати, на них надвигался флот. Не такой могущественный, как некогда в проливе Карпатос. Но это был флот. И достаточно многочисленный, пусть и на небольших судах. Москитный флот.

Касоги и прочие народы, живущие на севере восточного побережья Понта, вышли в море, подталкиваемые единой волей. Халифат не простил Ярославу того унижения, что испытал в Египте. И теперь пытался отомстить. И не только халифат…

Только здесь и сейчас в голове консула Нового Рима собралась мозаика «картины маслом». Он понял взаимосвязь между византийской поддержкой венгров и переходом аланов, касогов и прочих на сторону полунезависимого от халифата Хорезма. Связь болгарского князя, пообещавшего в награду за голову Ярослава пустить на свою землю ненавистных венгров и кагана, без одобрения которого булгары бы не решились на вылазки к Новой Трое…

Если бы Ярослав жил в парадигме этого мира, то не встречал бы такого раздражения среди аристократии и духовенства. Он бы, наверное, уже давно вошел в Константинополь и принял венец, возглавив пусть и ослабленную, но все еще могущественную Империю. И прожил бы, может быть, даже достойную долгую жизнь.

Но он не хотел этого.

Когда-то давно… долгих восемь лет назад, когда он ступил на эту землю, все, что он желал, было банальной жаждой покоя и комфорта. Ярослав был шокирован натуральной убогостью этого мира. Грязью его, неустроенностью и прочим. Его раздражало буквально все – от невозможности поспать без изобилия насекомых в топчане, отсутствия туалетной бумаги, невозможности по-человечески помыться… и заканчивая банальным отсутствием интернета. Все, к чему он привык, все пропало. И он хотел это вернуть.

Но шло время.

Он трудился. Он боролся. Он преодолевал препятствия.

И с каждым таким испытанием менялся и он сам. А вместе с тем и его желания. Да, на словах, если бы его кто-то спросил, он бы еще вчера ответил то же самое, что и восемь лет назад. Может быть, не так уверенно, но ответил. Сейчас же в его голове что-то щелкнуло и пришло понимание. Важное и очень серьезное понимание. На самом деле он хотел не этого.

Здесь, в прошлом, лишенном толстого слоя пропаганды, Ярослав отчетливо увидел важнейшее из фундаментальных противоречий общества. То, которое разрушало и разъедало его даже там – в XXI веке, прикрывшись фиговым листочком лжи. Красивой, изящной, но от того не менее ядовитой.

В середине IX века люди оказались не так искусны в «вешании лапши» просто потому, что общий уровень развития окружающих являлся до крайности непритязательным. И не требователен к «пастырям». Все было намного проще. Намного банальнее. Намного очевиднее… Для того, кто ранее жил в зоне с кардинально большей конкуренцией идеологического бреда.

Почему аристократы с таким маниакальным упорством продвигали и отстаивали аврамическую религию или любые иные учения, требующие отрешения от мирского? Почему они стояли за торжество духа над телом? Пусть и на словах. Но все же?

Все просто. Потому что у того, кто не ценит мирское, его легко отнять. Того, кто верит в блаженство после праведной жизни, легко убедить, что те тяготы, боль, страдания и нищета – это всего лишь испытание, и только пройдя их достойно, можно после смерти обрести что-то большее. Только тех, кто считает, что Царствие небесное будет в руках нищих, легко держать в черном теле и обирать… обирать… обирать… легко и спокойно.

И так далее… и тому подобное…

Ярослав же своими разговорами о вере сумел вызвать бурю.

Его слова расползались по западу Евразии, словно яд по венам.

Старые религии вновь начали поднимать голову. А там хватало тех, что не выступали за отрицание мирского. Во многих из них человек сотрудничал с высшими силами, выступая пусть и младшим, но партнером. В отличие от концепции аврамических верований, стоящих на концепте безусловного греха, подавляющих волю людей через спекуляции на чувстве вины.

В свое время, во II–III веках нашей эры, христианство смогло проложить себе дорогу признания в Римской империи через оппозиционно настроенную аристократию. Она сплотила силы, противостоящие Императору, единой идеологией. Из-за чего правители могущественной Империи оказались вынуждены уступить и возглавить то, чему не в состоянии противостоять…

Выбор меньшего из зол не делает его чем-то иным. Не первая и не последняя история. Старая, как мир, и гнилая, как тропические болота.

Ярослав прекрасно понимал, что он не сможет переломить тренд. Что огромные силы, массы ресурсов и людей стоят за этим явлением. И он невольно бросил им всем вызов. Он разворошил осиное гнездо и сумел испугать тех, кто там обитал.

Он вдруг осознал, как выглядели со стороны его попытки выжить для людей книги. Словно он боролся не за себя и свой покой, а против них. Против их веры. Против их положения и доходов, которые оформлялись и закреплялись этой религией. И черт возьми – ему это понравилось!

Те же массовые жертвоприношения пленных старым богам в Египте стали последней точкой. Потому как если раньше многие думали, что он просто заигрывает и шалит, то теперь всякий в Константинополе и Багдаде был убежден – Ярослав служит древним «демонам». И они отвечают ему поддержкой, достаточной для того, чтобы разбивать «святое воинство» раз за разом.

Чего же хотел Ярослав на самом деле?

Наверное, это было очень глупо и наивно, но он хотел попробовать построить новый мир, в котором все будет по-другому. Мир, в котором ты не рождаешься грешным рабом, но человеком. Мир, в котором в тебе не культивируют чувство вины на протяжении всей твоей жизни, а призывают отвечать только за те поступки, что ты совершил. Мир, в котором у тебя не отнимают последний кусок хлеба с обещанием какого-нибудь очередного Светлого будущего.