Сергей Васильев - Стальная империя 4 с илл.

— Пользуясь случаем, позвольте мне занять ваше время кратким пересказом событий за этот крайне беспокойный первый год ХХ столетия, — прервав свои размышления, вслух произнес Огинский и развернул лист, украшенный завидным каллиграфическим почерком. — На верфях Дании, Франции и САСШ на разных стадиях строительства и по разным причинам заморожено или отложено строительство военных кораблей узурпатора. В Германии вместо трех броненосцев и четырех крейсеров, Николаю II придется довольствоваться скромным 1+2, в соседней Франции, благодаря помощи ложе “Великий Восток” постройку удалось заблокировать минимум на год. Сейчас идут трудные переговоры с французским МИД о возможности реквизиции броненосца для нужд ВМФ Франции с последующим возвратом после смены царствующей династии. Корабли, строящиеся на верфях Крампа уже проходили ходовые испытания, поэтому там пришлось действовать решительнее…во время стоянки в Бостоне нос броненосца повредил заминированный рыбацкий баркас, причем все нападавшие погибли, а машинное отделение крейсера придется переделывать из-за бракованных котлов, а это, минимум восемь месяцев задержки. Ответственность за акции взяла на себя организация социал-революционеров, хотя никто из боевиков не был арестован…

Огинский еще раз остановился, поднял глаза и посмотрел на родственников, сидящих за столом с непроницаемыми лицами игроков в покер. В зале было тихо, как и полагается зимним камерным вечером. Но сейчас эта тишина звучала как-то зловеще и Михаил-Николай-Северин-Марк почувствовал непонятную тревогу, обволакивающую его коконом, мешающую дышать и застилающую розовой пеленой глаза. Однако менять что-либо было поздно, и князь продолжил, глядя перед собой и стараясь произносить слова, как солдат чеканит строевым шагом по брусчатке.

— Несмотря на увольнение достойных офицеров и чиновников адмиралтейства и военного ведомства многие сочувствующие нам люди на своих местах остались. Адмирал Рожественский и генерал Куропаткин, несмотря на опалу, сохранили некоторое влияние на флоте и в армии и готовы выполнить свой долг перед Отечеством. И не только они…

— У меня вопрос, — без полагающегося в таких случаях вежливого обращения и извинений за прерванный доклад, резко бросил реплику Георгий Львов. — Нам хорошо известна ваша фанатичная приверженность реставрации династии Рюриковичей, мы уважаем вашу стойкость и последовательность в этом вопросе. Мало того, мы не мешали и даже содействовали вам по мере возможности, восхищаясь вашей неустанной подвижнической деятельностью, прежде всего потому, что согласны — династия Романовых давно превратилась в обузу для Отечества. Однако…

Князь Львов медленно поднялся с резного стула с огромной, почти двухметровой спинкой и аккуратно сдвинул его в сторону. Сразу стала видна разница в росте и Огинскому пришлось смотреть на собеседника снизу вверх.

— Как Вы считаете, князь, что скажут простые русские люди, когда узнают, что претенденты на русский престол в раже династической борьбы начали мутузить не друг друга, а само государство Российское? Взрывать своего конкурента за престол и взрывать русский боевой корабль — не одно и тоже… Это хорошо, что вы списали всё на эсеров. Но мы-то с вами знаем правду и знаем, что шила в мешке не утаишь, во всяком случае долго…

— Вас интересует мнение плебеев? — презрительно скривил губы Огинский, с досадой почувствовав, как голос предательски срывается на фальцет.

— Меня интересует политика и я обязан учитывать все последствия, даже самые отдаленные, — Львов не отрываясь смотрел в глаза Огинскому и было в этом взгляде то, что Михаил-Николай-Северин-Марк никогда бы не потерпел — жалость. — Вы боретесь за корону, не замечая, что исчерпала себя не династия Романовых, а самодержавие в целом. Ваша стратегия проигрышная и потому вы начинаете допускать тактические ошибки. Вы начали рассказ с диверсий на верфях, хотя правильнее было бы сообщить о полностью провальных покушениях 1900 года в Ливадии, Тифлисе и Баку, о бездарно проигранном мятеже, про потери среди преподавателей школы тайных революционных операций, чью работу мы до сих пор не можем восстановить, об этом нелепом покушении на Боголепова, в результате которого мы едва не лишились нашего единственного агента в лейб-жандармерии. Я уже не говорю о ваших планах взять в заложники семью царя прямо в Зимнем дворце, о которых каким-то образом стало известно полиции. Вы так и не выяснили, где течёт? Не многовато ли провалов на единицу времени, сударь?

Огинский стоял перед Львовым, чуть наклонив голову и на его лбу дрожала крупная капля пота… Перед глазами плыли красные волны, как будто в летний солнечный день задернули плотные малиновые шторы, и солнечный свет пробивался сквозь них неравномерными полосами.

— Не Вам меня учить, — чётко разделяя слова, с силой протолкнул их сквозь плотно сжатые зубы Михаил-Николай-Северин-Марк, — я тянул это ярмо, когда вас еще нянечки выгуливали!

— А я и не учу, — пожал плечами Львов, — я лишь довожу до Вашего сведения оценку вашей работы и предполагаю, что нам с вами больше не по пути.

— Ну и проваливайте, — Огинский уже терял контроль над собой и ему было всё равно, как отнесутся к его словам окружающие, — идите на все четыре стороны. А у меня и так дел по горло. Мои друзья в Америке, откуда я только что вернулся… Германия… Они помогут мне довести дело до конца…

— Нет, милостивый государь, ошибаетесь, — сочувственно вздохнул Львов, демонстративно пропуская мимо ушей хамские выпады собеседника, — идти на этот раз придётся вам. Я тоже побывал и в Новом, и в Старом свете, беседовал с теми же людьми на те же темы, — Львов повысил голос и речь его тоже приобрела металлические оттенки. — И ваши братья по ложе “Великий Восток”, и мастера из “Бнай-брит” уполномочили меня уведомить Вас, что их не устраивает бестолковая затратная возня претендентов вокруг престола. А зная вас, никто не будет предлагать Вам стать республиканцем.

— И что теперь? — задал глупый вопрос Огинский, слыша свой голос так, будто он звучит в пустом зале.

— Теперь Фальком будет кто-то другой!..

***

Старинный орденский замок на вершине холма, окруженный со всех сторон вековыми дубравами, укутанными в зимние белые шубы, был величественен и днем с лёгкой иронией поглядывал с высоты птичьего полёта на суетящихся у подножия людей, больше похожих на букашек.