Сергей Васильев - Стальная империя 4 с илл.

— Помню, — шепнула Ольга, — это очень страшная история.

— Жуткая, — кивнул император. — Корабль, покинутый экипажем, похож на человека, брошенного в беде. И капитан отвечает за то, чтобы этого не произошло. Поэтому во время шторма или другой опасности он всё время находится на мостике, хотя вполне может поручить эту работу кому-то другому, ведь все равно главнее его на корабле никого нет. Но капитан обязан стоять у штурвала сам, не перекладывая на чужие плечи свою ответственность, и с мостика уходить должен последним. Именно так поступает “первый после Бога”.

Адмиралы улыбались самыми широкими улыбками. Сравнение государства с кораблем, а монарха с капитаном им пришлось явно по душе.

— А разве сейчас плохая погода и дует такой сильный ветер? — малышка извернулась на руках, чтобы посмотреть в окно. — А плохим может быть не только ветер, — сориентировался император, — опасными бывают скалы, густой туман и злые пираты, желающие захватить корабль с сокровищами, которые он перевозит.

— Сокровище — это я? Ты же так меня сам называл, помнишь?

Император кивнул, неожиданно почувствовав, что язык перестал его слушаться…

— А пиратами ты называешь тех, кто тебя рисует злым и кровожадным?

— Так точно, Ваше Высочество! — ответил за императора генерал Максимов.

— И сейчас ты вместе с генералами решаешь, как их наказать?

Малышка слезла с рук, вздохнула, поправив растрепавшиеся кудри, повернулась к офицерам и присела в глубоком книксене.

— В таком случае, извините, господа, что я помешала вашим занятиям. — Рады служить Вашему Высочеству, — по-гусарски щёлкнул каблуками начальник кавалерийской школы генерал Брусилов, бросив взгляд на остальных присутствующих, вытянувшихся, как по команде “смирно!”.

Княжна подошла ближе к Макарову, выделяющемуся среди остальных своей великолепной раздвоенной бородой, посмотрела снизу вверх своими огромными глазищами и чуть слышно прошептала:

— Я обещаю хорошо себя вести и никогда не убегать от нянечки, а вы, адмирал, пообещайте, что не оставите папА одного на мостике нашего корабля, пока рядом бродит хотя бы один пират…

***

— Минни, — прервал воспоминания Марии Фёдоровны густой баритон великого князя Владимира Александровича, — мы побились об заклад с Ник-ником, что дядюшка Эдди после коронации первым делом назначит министром иностранных дел Британии твою сестру — Александру. Это единственное, что может спасти наши отношения, близкие к полному замерзанию. Что ты думаешь по этому поводу?

Великий князь Владимир Александрович, отставленный после “кровавого воскресенья” и гвардейского мятежа со всех постов, но почему-то оставленный императором на свободе, за этот год сильно сдал, хоть старался выглядеть бодрым и самоуверенным. После того огромного влияния, которым он пользовался до комплота, последнее прибежище президента императорской академии художеств и попечителя Московского публичного и Румянцевского музея было занятием, не соответствующим статусу, временным, ненастоящим. Все это чувствовали и Владимир Александрович — в первую очередь. Он изрядно похудел, осунулся. По мешкам под глазами и тремору рук можно было понять, что редкий вечер обходится без бутылочки горячительного. Но не смотря ни на что, гвардейская и дворцовая закалка пока спасала, чувство юмора не покидало, хоть в репликах все чаще проскальзывал едкий, депрессивный сарказм. Сегодня он вместе с великим князем Николаем Николаевичем, Ник-ником, откликнулся на приглашение Марии Федоровны встретить Новый год вместе, тем более, что сил у князя больше не было, чтобы сидеть в четырех стенах и слушать скандалы своей дражайшей супруги Михень, не имеющей возможности закатывать свои фирменные царские приёмы.

— Думаю, Вольдемар, — ответила Мария Федоровна без всякой игривости, — что у Эдди будет крайне мало возможности что-либо предпринять лично. Несмотря на всё обаяние, его держат на коротком поводке лэндлорды, чудно спевшиеся с банкирами Сити. Они и будут заказывать музыку на всех королевских балах.

— Тогда это война, Минни! — напряженным голосом произнес Владимир Александрович, старательно сжимая бокал, чтобы не выдать дрожь пальцев. Мы чудом избежали ее в 1885 и вот опять…

— Мы её не избежали, а отложили, — вздохнула Мария Федоровна. — Тогда бабушка Викки усердно натравливала на нас афганского эмира, сегодня — японского императора, вот и вся разница.

— Что те, что эти — дикари, — скривился великий князь Николай Николаевич, — варвары, не знающие, с какой стороны стреляет охотничье ружьё, не говоря уже о пушке.

— Самое удивительное, что именно так в Британии говорят про нас, — усмехнулась Мария Федоровна.

— Значит, пора подавать прошение Никки, — тряхнул головой Владимир Александрович, — лучше на войну, чем тут заживо обрастать мхом.

— Лучше обрастать мхом, чем поедаться червями, — неудачно пошутил Ник-ник, но собеседники его не услышали. Вдовствующая императрица и великий князь смотрели друг другу в глаза и одновременно опустили головы.

— Да понимаю я всё, понимаю, — пробормотал Владимир Александрович, резко опрокидывая в себя содержание бокала.

— Зато я не понимаю, — недоумевающе оглянулся Николай Николаевич.

— Надо сказать, Ник-ник, — с очаровательной улыбкой произнесла Мария Федоровна, что ты окончательно одичал в своих охотничьих угодьях в Першино…

— А что прикажете делать, матушка, — скривился великий князь, — где ещё мне жить, если в Дюльбере теперь хозяйничают эскулапы? Не в казарме же… Но я всё же не понимаю…

— Никки не просто так оставил меня на свободе и даже не отправил в ссылку, — перебил его Владимир Александрович, — он почувствовал, что за мной или за Витте, а может быть за нами обоими, стоит кто-то более серьезный и могущественный, вот и оставил нас обоих, как наживку, вот и крутимся мы оба, как уклейки на крючке, с приставленными соглядатаями, — князь мотнул головой в сторону окна и потянулся за бокалом, — а наш Никки ждёт поклёвки, надеясь, что рано или поздно любого из нас кто-то захочет использовать, кто-то более интересный для него, чем мы сами…

— Тебя тоже раздражает эта новая гвардия и жандармы, набранные из лавочников и крестьян? — участливо спросил Николай Николаевич.

— Ты опять ничего не понял, — покачал бокалом перед глазами Владимир Александрович, — старая гвардия и старые жандармы — это еще и старые связи. У каждого через одного родственники в Париже или Берлине, у каждого пятого поместье на Лазурном берегу и капитал, который позволяет особо не думать о службе. А у этих голодранцев нет ничего, кроме доверия, оказанного императором. На них невозможно надавить через парижских друзей, невозможно сделать должниками, потому что они не ходят в клубы и не умеют играть в карты, их очень сложно поймать на великосветском адюльтере…. Скорее всего они даже не поймут, что их шантажируют, настолько просты и грубы их нравы. Но зато они точно знают, что если не будет Никки, то не будет их самих, поэтому преданы ему, как тебе — твои борзые. Нет, всё правильно делает мой племянник. Разбавив гвардию и жандармерию один к десяти плебеями, он в десять раз снизил риск столичного комплота.