Сергей Васильев - Стальная империя 4 с илл.

— Что, и Польша тоже правильно? — раздраженно воскликнул Николай Николаевич, никогда не скрывавший своего неприятия этой шахматной комбинации.

— А что тебе не нравится в Польше? — пожала плечами Мария Федоровна. — Устроив среди поляков плебисцит, Никки снискал славу самого демократичного монарха. Вспомни, какие осанны пели ему газеты Европы и Америки! После победы сепаратистов я лично впервые слышала от поляков не проклятия, а восторженные слова в адрес русского царя. Ну а то, что через месяц в Варшаве уже оказались солдаты кайзера — это нас не касается. Тем более, появились они там с разрешения временного правительства Польши и исключительно для поддержания порядка… Пусть теперь этот мужлан Вилли мучается проблемой умиротворения сварливой польской общественности.

— Ты же военный человек, Ник-ник, — добавил Владимир Александрович, — возьми карту и внимательно посмотри, сколько наших войск было размещено на этом польском балконе, абсолютно ущербном с точки зрения стратегии. Больше, чем на всем Западе империи! 300 тысяч солдат сторожили три миллиона поляков, а Никки на золотом блюде преподнес им заветную мечту о своем государстве в обмен на Мемель, железную дорогу до Мурмана и полторы сотни германских заводов.

— Вольдемар, — удивленно приподняв бровь, поинтересовался Николай Николаевич, — а с какого времени ты вдруг стал таким лоялистом? Помнится, еще год назад ты о своем племяннике отзывался исключительно в уничижительном тоне.

— Как только я убедился, что мальчик повзрослел и у него выросли зубы, достаточно крепкие, чтобы перегрызть глотку любому, кто на него замахнется. А мне, собственно, ничего больше никогда и не нужно было. С бессильной тоской я смотрел на первые годы его правления, понимая, что добром это не кончится. Приторно сладкий царь, желающий всем нравиться — погибель для государства. А теперь Никки, слава Богу, знает, куда идти. Даже не буду разбираться, правильную ли дорогу он избрал. Любая цель лучше отсутствия оной. И дай ему Бог здоровья…Не буду мешать! Надо быть наживкой на его крючке — буду служить наживкой… только вот ещё бокальчик…

— И о чем Ник-ник задумался? — нарушила паузу Мария Федоровна, когда посчитала ее слишком затянувшейся.

— Да вот прикидываю, когда подавать прошение об отправке в действующую армию, прямо сейчас или уже в Новом 1902 году?

----

(*) Сведения о личных средствах царской семьи взяты из книги Зимина “Царские деньги”

Этой главой завершается воспоминания героев о прошедшем 1901 годе.

Следующая глава называется: "Это война, государь!"

Как ни торопились генералы-дальневосточники, совещание в генеральном штабе началось без них. Ловко скользнув за дверь, один из адъютантов в мундире нового образца невообразимого болотного цвета, неслышно вынырнул, кивнул и, неслышно ступая, проводил опоздавших на свободные места.

От стола совещаний веяло чем-то весенним. Если убрать золото погон, то одна половина зала, занятая моряками, чернотой мундиров напоминала сочную пашню, а другая — серо-зеленым цветом новой формы с каким-то неприличным названием — “хаки” — едва покрывающийся листвою лес. Между этими двумя стихиями распластались штабные карты, располосованные разноцветными линиями и усеянные условными обозначениями, понятными только специалистам.

Гродеков отметил про себя, что его уже не раздражает новая окраска мундиров. А ведь совсем недавно он считал её личным капризом монарха и по достоинству оценил только во время военных действий против ихэтуаней, когда на глазах генерала снайперская пара как-будто растворилась в чахлых зарослях. Строгое хаки стало ассоциироваться с цветом стен старинной крепости. Крепостные валы и башни вовсе не должны радовать глаз жизнерадостной раскраской, имея другое предназначение. Так и армия не должна выглядеть стаей попугаев. В строгости и скромности тоже есть своё изящество и обаяние. Гродеков прошелся взглядом по присутствующим и удивился, как мало среди них генералов. Вот один сидит совсем рядом, вполоборота, соратник по Маньчжурии, прозванный “рижским спартанцем” из-за своего одноименного пехотного училища — генерал Гернгросс Александр Алексеевич, награжденный за оборону Харбина орденом Св. Георгия, нынче — командир Первой сибирской стрелковой дивизии, укомплектованной и вооруженной по новым уставам. Интенданты — генералы Поливанов и Шуваев (*), руководители только что созданной службы тыла. Разницу между старым и новым Гродеков пока не уловил, интенданты и интендатны. Главное, что снабжение налажено, солдаты обуты-одеты-сыты и боезапас в наличии имеется.

Рядом с тыловиками — сосед по карте, генерал Иванов, губернатор Туркестана, из казаков, въедливый, неуживчивый, но знающий службу и Среднюю Азию, как свои пять пальцев, в неизменных ещё с Михайловского артиллерийского училища “докторских” круглых очках, с пышной поповской бородой, компенсирующей полное отсутствие волос на голове. Несмотря на явно не “скобелевскую” внешность, Николай Александрович — генерал боевой, золотое оружие “За храбрость” и “Георгия” заслужил еще сотником в бою с кокандцами. В наградном листе отмечено — “…в воздаяние за отличие, оказанное при штурме г. Ташкента, 15 Июня 1865 года, где, с 50 нижними чинами, сбил с 2-х баррикад в 10 раз сильнейшего неприятеля и овладел 3 орудиями”. Да и потом на печи не возлежал, собственными ножками исходил весь Туркестан. Покажи ему место на карте и он тебе на память расскажет, что здесь находится и как выглядит. А рядом с ним — молодёжь, не все даже полковники, как командиры отдельных разведбатальонов “нового строя”, капитаны Корнилов и Снесарев (**). Кто ещё из знакомцев? Комендант Мукдена и командир 1-го Сибирского стрелкового полка полковник Лечицкий Платон Алексеевич и дальневосточные артиллеристы — начальник ГАУ Маниковский, командующий артиллерией Харбина Бржозовский, Владивостока — Белый, командир абсолютно нового подразделения железнодорожного тяжёлого бронедивизиона — Самед-Бек Садых-Бек оглы Мехмандаров.(***)

Но особенно удивил бывалого генерала докладчик — совсем молоденький поручик со знаками отличия картографов генерального штаба. “Скорее всего это и есть таинственное разведуправление,” — подумал Гродеков.