Алексей Янов - Запад-36

В первых утренних лучах солнца я оглядывал брошенный на берегу лагерь волынян. Повсюду валялись трупы людей, лошадей, прострелянных стрелами или посечённых картечью. Оставшиеся в живых сбежали вглубь леса, оставив нам не только лагерь, но и весь свой речной караван судов.

Меж тем, оставленное один на один со смолянами пешее волынское ополчение, в одночасье, оказавшись без князей и большинства бояр, начало кучковаться вокруг своих уцелевших выборных кончанских старост и сотских. Новое «пролетарское» командование, посовещавшись, отказалось от идеи сдаться в плен — не хотелось впоследствии платить выкуп и надолго оставлять семьи без кормильцев. Решили пробиваться домой, на Волынь. Некоторые горячие головы призывали ударить из леса по смолянам, хозяйничающих в их брошенном лагере, но подходить близко к реке и плавающим в ней лодкам, изрыгающим грохот и сеющих смерть, много желающих не набралось.

Пока волыняне засев в лесу судили да рядили, неожиданно раздался резкий звук трубы, а к лесу подъехали трое смоленских дружинников. Поднеся ко рту странную металлическую то ли трубу, то ли воронку, один из всадников громко закричал каким — то страшным замогильным голосом.

— Волыняне! — пешцы заслышав невероятно громкий, словно библейский трубный глас, напряжённо замерли. — Вы окружены! Часть наших ратей высадилось выше по течению Припяти. Они, кстати говоря, видели удирающего аки заяц вашего князя с остатками дружины и боярами. Только пыль столбом стояла! — голос засмеялся совсем не весёлым смехом, многократно усиленным через раструб, затем опять продолжил вещать.

— Вас окружило больше десятка тысяч бронных пехотинцев! Никому из вас живыми не вырваться из этого капкана! — голос замолчал, давая возможность осмыслить услышанное.

— Мой великий князь Владимир Изяславич совсем не алчет проливать кровь своих новых подданных — вашу кровь!

Из леса донёсся изумлённый ропот, дескать, как так, наш же князь Василько?!

— Да — да! Вы не ослышались! Мой, а теперь и ваш князь пойдёт на Волынь, чтобы присоединить это княжество к своей отчине! Поверьте, так оно и случится до конца лета. Наш князь всем сдавшихся без боя и присягнувшим ему, помилует и отпустит с миром на Волынь. Он великодушно отдаст вам в путь ваши припасы, что были захвачены сегодня утром. Поэтому, выходите из лесов и клянитесь в верности своему новому князю! Вам даётся на раздумье один час. Те из вас кто не выйдет из леса и не присягнёт — будет убит или обращён в рабство! Выходите с миром! — выкрикнув в трубу эти слова, смоленские дружинники все разом стремительно развернули своих коней и поскакали к берегу.

Выслушав эту проникновенную речь, волыняне зашумели с новой силой. На сей раз общество разделилось. Примерно половина захотели сдаться, а вторая половина не верила «кривичам» и по — прежнему желала прорываться, пусть даже и с боем. Время поджимало, поэтому консенсус всё — таки был достигнут. Желающие сдаться — сдадутся, но заодно отвлекут своей массовой сдачей внимание воев Владимира. Воцарившейся суетой воспользуются, те, кто хочет уйти, ускользнув от врага и незаметно растворившись в лесах.

У этих рассуждений был свой резон. До Владимира — Волынского можно было добраться пехом за четыре — пять дней. По сути дела — рукой подать! На дворе лето, в реке — рыба — все, что надо для длительного пешего путешествия. Хотя можно и на голодный желудок дойти, люди здесь не сахарные, не растают, поститься здешнему народу не то, что днями — неделями, было не привыкать. А некоторые вообще умудрились сохранить при себе котомки с запасами сухарей. Поэтому — то сдаться, полагаясь на слова смолян, решилось не более половины окруженцев.

В положенный час, из леса нестройными рядами стали появляться толпы сдающихся. Немного отдалившись от линии леса, они на показ садились на пятую точку, ожидая дальнейших действий от недавнего противника. Вышедшие из леса волыняне были в основном безоружными — видать поделились со своими земляками, решивших идти на прорыв. Долго им ждать не пришлось. К сдающимся стремительно приблизились смоленские пехотинцы, выстроившись в компактные колонны по — ротно. Войска, набившие в таких делах руку на литовцах, быстро сбивали сдавшихся в организованные отряды и направляли в лагерь.

Подавшиеся в бега волыняне, пройдя насквозь лесной массив, внезапно обнаружили с двух краёв обширной поляны ровные ряды вражеской пехоты. Не соврал, значит, тот громогласный посланник смоленского князя! Пехотинцы мерным шагом, отчитываемые ударами барабанов, тут же стали надвигаться на обнаружившегося противника. Вынырнувшие из зарослей волыняне в растерянности замерли. Началось спонтанное накапливание сил, всё подходящих из глубин леса.

— Бежим все разом на пролом! — послышалась чья — то уверенная команда из задних рядов, словно по мановению волшебной палочки, сдвинувшая и приведшая всех разом в движение. И вся эта многотысячная толпа с оглушительным криком «Волынь!» резво рванула в прорыв.

Смоленские войска сразу остановились. Стрелки, повинуясь командам, принялись бить по площадям. Одновременно, из пехотных построений выглянули жерла пушек. Ещё несколько мгновений — и они жахнули, разразившись в накатывающую толпу чугунной картечью.

Как результат, до позиций «кривецких» войск, задыхаясь, добежало не более одной трети, рискнувших ринуться в этот смертельный забег. Пехотные прямоугольники ощетинились пиками. Беглецы, смешавшись с линией войск, ежесекундно тая в своей численности, растекались по интервальным проходам, оставленным между ротами. Пройти это кровавое сито и затеряться в лесах смог лишь каждый десятый, остальные — попали в плен или погибли.

Все эти разборки с многочисленным волынским ополчением, отсутствие ратьер из — за отстающих грузовых дощаников, не позволили мне подойти к Владимиру — Волынскому раньше сбежавшего туда Василько. Ну да ничего страшного! На военном совете было принято решение не спешить, первым делом следовало обеспечить безопасность своей главной речной коммуникационной артерии. Исполняя это решение, судовые рати гребного флота повернули обратно на Пинск.

Параскева Брячиславна, вот уже восемь месяцев находящаяся в тягости с нетерпением ждала появление на свет Божий своего первенца. Муж четвёртый месяц был на войне, но присылаемые им в столицу письма вместе с вестовыми гонцами, раз за разом сообщали о славных победах русского оружия над язычниками. Глашатае, точнее политруки, собирали смоленский люд на городских площадях и говорили внемлющему им народу о новых великих победах ратей Смоленской Руси ведомых твёрдой государевой рукой. Заслышав эти славные вести, народ неизменно и бурно ликовал. Салютовали из крепостных пушек, люди гуляли по нескольку дней к ряду, будто отмечая большой церковный праздник.