Виктор Тюрин - 1918 год: Расстрелянное лето [litres]

– Понимаю, Владимир Ильич. Если генералы договорятся между собой, то получится единый фронт контрреволюции от Дона до чехословаков. Нам это совсем не надо.

– Вот именно, товарищ Троцкий! Они окончательно отрежут нас от хлеба и нефти! Этого нельзя допустить!

– Не допустим, Владимир Ильич! Так я пойду?

– Идите, Лев Давидович, и помните: нам нужна только победа!

Воздух этого заведения был просто пропитан смесью табака, дешевых духов и алкоголя. Развязные манеры на гране хамства, рифмованные выкрики с претензией на стихи, пустые глаза кокаинистов и багрово-пьяные лица пролетариев. Посетители с наслаждением купались в игриво-сексуальной атмосфере кафе.

Мы шли мимо столиков, ловя обрывки разговоров.

– Говорят, какая-то банда вчера ночью взяла склады красных комиссаров! Теперь в Кремле им не до жира будет!

– Сейчас весь мир вразнос идет! Баронессы и князья папиросами и марафетом торгуют, а…

– Недавно снял мадемуазельку, вся из себя благородную корчила. Графиня, с серебра ела, шампанское каждый день пила, а на поверку что вышло? Горничной оказалась…

– Софи, ты последний номер «Синего журнала» читала? Там стихи…

В воздухе плавали клубы дыма, на стенах были непонятные рисунки, чьи-то надписи и автографы. Столик, за которым сидел Типография, стоял у стены, в пяти метрах от небольшой сцены, а с другой стороны его от остального зала отгораживала стоявшая у стены большая кадка с развесистой пальмой. При виде нас аферист приветственно помахал рукой. Мы сели, и я быстро огляделся по сторонам. В трех метрах от нас, сразу за пальмой, сидела пьяная компания. Революционный матрос с самокруткой в зубах и красным бантом на груди, две размалеванные, постоянно хихикающие девицы и бледный юноша с пустым взглядом и длинными грязными волосами, ложившимися на его узкие плечи. На столе стояла пустая бутылка, четыре чашки и пепельница, набитая окурками.

С другой стороны зала, напротив нас, сидела компания эмансипированных девиц с длинными папиросками, вставленными в такие же длинные мундштуки. Они пили разведенный спирт и рассуждали о закате истинной литературы.

– Я так понимаю, господа, у вас ко мне есть серьезное дело, в чем меня заверил уважаемый мною Абрам Моисеевич, – внимательно оглядев нас, начал разговор аферист. – Вы мне его излагаете, я говорю вам цену, которую хочу получить. Господа, предупреждаю сразу: я не купец – торга не будет.

– Петр, ты что же, другого места не мог найти? – с тихой злостью в голосе спросил его антиквар, которого сейчас раздражало буквально все. Он уже отошел от страха за свою жизнь, и теперь ему очень хотелось как можно быстрее отделаться от нас, но при этом несильно потерять в деньгах, так как знал, что оплачивать работу специалиста по документам придется ему.

– Абрам Моисеевич, вы же знаете, что я – душа чувственная и лирическая. Музыку люблю. Романсы, которые из души слезы выжимают. Так вот, сегодня Катенька Московская, моя любовь и моя красавица, будет выступать. Половина тех, кто сейчас здесь сидит, пришли ради нее. Что вы на меня так смотрите? Вы что, ни разу не слышали о ней?

– Мы здесь по делу, а не ради твоих сомнительных удовольствий, Типография, – зло прошипел рассерженный антиквар.

В этот момент к столику подошел молоденький официант с воровато бегающими глазами.

– Что изволят господа-товарищи?

– Что есть?

Когда официант перечислил весьма скудный ассортимент предлагаемых блюд, Петя Типография сразу заявил, что любая работа требует смазки, поэтому заказали бутылку спирта и закуску, а Абраму Моисеевичу – стакан сладкого чая и пряники. Меня удивило, что в местном меню есть еще одна позиция – несладкий чай, который стоил на шестьдесят копеек дешевле, и именно им здесь запивали спирт. Не успел официант отойти, как аферист сразу спросил:

– Так что вам нужно?

– Мне нужны надежные документы. Одни – под чекиста, другие – под чиновника-железнодорожника. Это первое.

– Я берусь – я делаю. Вот только позвольте вас спросить: кто из вашей компании будет за это платить? Вы мне не знакомы, поэтому доверия к вам пока нет, господа, – обратился аферист ко мне и Воскобойникову.

– Плату возьмете с известного вам Абрама Моисеевича, – со здоровой долей ехидства сообщил я аферисту.

– Не может быть! На моей памяти это первый раз, когда этого старого еврея поддели на крючок. Ха-ха-ха!! – Петя засмеялся во весь голос.

– Чего ржешь, как стоялый жеребец! – вконец разозлился антиквар. – По делу говори!

Аферист, не обращая внимания на рассерженного антиквара, продолжал смеяться, пока вдруг сам неожиданно не замолк, а потом спросил:

– Погоди-ка! А как Кистень на это смотрит?

Старый еврей при его вопросе нахмурился, но отвечать не стал, сделав вид, словно ничего не слышал.

– Если только с того света, – ответил я. – Еще вопросы есть?

– Как с того света?! – удивился Типография. – Вы его что… под нож? А Каторгу вместе с кодлой?

– Хватит удивляться. У нас еще к тебе дело есть. Нужно все, что можно узнать по вкладам купца Табунщикова. В каком банке хранил? Может, там какие-то особые условия?

– Хм. Слышал я как-то, что наследник объявился… – но наткнувшись на мой взгляд, сразу перевел разговор на другую тему. – Честно говоря, даже не знаю, что тут можно сделать.

– Берешься или нет?

– Берусь, но пока ничего обещать не буду. Тут вот какое…

Подошел официант с подносом и стал расставлять на столе тарелки, стопочки, затем поставил бутылку, а за ней – стаканы с чаем.

– Вот этот с сахаром, – показав на отдельно стоящий стакан, предупредил он нас, перед тем как уйти.

Типография проводил его взглядом и только после этого продолжил говорить:

– Я что хотел сказать… Вы разумные люди и понимать должны, что за такие сведения людям платить надо. И хорошо платить. Это кроме моего процента. Да вы и сами…

– Надо, значит, заплатим, – оборвал я его. – Сколько?

Аферист посмотрел на меня, потом на еврея и сказал:

– Пятьдесят тысяч.

– Сколько?! – вскинулся Абрам Моисеевич. – Да за эти деньги…

– Заплатишь. Или ты считаешь, что твоя жизнь столько не стоит?

Антиквар только бросил на меня короткий злой взгляд, но говорить ничего не стал и сразу опустил глаза.

– По рукам? – спросил меня Типография.

– По рукам, – подтвердил я нашу сделку.

– Раз дело сладилось – обмыть надо, – неожиданно сказал до этого молчавший Воскобойников.

Не успели мы выпить по стопочке и закусить, как неожиданно раздались крики, заставив нас повернуть головы в сторону входа.

– Катенька! Ласточка наша! Просим к нам!

– Катька, мать твою, я тебя хочу!

– Просим к нашему столику, Екатерина Дмитриевна!

В окружении трех музыкантов к сцене шла девушка. Изящная фигурка, мягкие черты лица, большие черные глаза.