Виктор Тюрин - 1918 год: Расстрелянное лето [litres]

– Думаете, почему я так сделал? Да потому что я русский человек, Вадим Андреевич! Большевики и бандиты народ хотят в страхе держать, потому что им так проще управлять! Не думайте, я не один такой! Просто сейчас мы разобщены, ничего не понимаем, крутимся и мечемся в хаосе из обломков былой жизни! Скажу вам честно! И года не прошло этой суетной и непонятной жизни, а я уже устал жить! Понимаете, устал! Знаете, что меня больше всего покоробило? С какой уверенностью и наглостью эти уголовные хари шли по кафе! Они что, хозяева нынешней жизни?! Нет! Я в таких стрелял, сажал их по тюрьмам! Они нас боялись! А теперь кого они боятся?!

– Чекистов.

– Не чекистов, а других более сильных бандитов, которые сейчас стоят у власти! У них тоже разговор короткий! Раз – и к стенке! А вот вас, Вадим Андреевич, я просто не понимаю. Отсидеться решили? Я бы понял, если бы вы трусом были, так нет. Вы словно сам по себе стараетесь быть. В сторонке отстояться. Так ведь не получится!

– Так вы сами в сторонку себя определили. Придут наши, и я снова вернусь к своей работе. Ваши слова?

– Мои. Потому что я полицейский, но если придется порядок в Москве наводить, я не буду стоять в стороне. А вы, Вадим Андреевич, ведь больше можете. Вы совсем другой человек. Вас чекисты на вокзале взяли, а вы ушли. Вас Кистень пытался в оборот взять, а где он теперь со своей кодлой? Ой, как непросты вы, Вадим Андреевич. Я что хотел…

– Все. Спать ложитесь. Выпили, поговорили, пора и честь знать.

Под храп заснувшего Воскобойникова я разобрал и вычистил кольт. Только после этого лег спать.

Утром встал относительно поздно, если не совсем бодрым, но при этом чувствовал себя отдохнувшим. Пока приводил себя в порядок, мылся и брился, проснулся Иван Николаевич. Услышав в гостиной звон стеклянной посуды, я усмехнулся. Войдя в комнату, застал бывшего полицейского в компании с графинчиком и стопкой.

– Похмеляемся, Иван Николаевич?

– Вчера лишку выпил. Со мной это бывает. Вы как?

– Я не сильно налегал на спирт, поэтому довольно бодро себя чувствую. Я договорился с Петром встретиться в том самом трактире…

– Понял. Пойду с вами.

– Зачем?

– Вы метко стреляете, Вадим Андреевич, да и кулаками машете – будь здоров, вот только в разговоре с уголовным сбродом я получше вас буду. Уж кто-кто, а я их подлую натуру насквозь вижу.

– Вчера хотел спросить, да не стал. Кто такой Сашка Окаянный?

– Краем уха слышал, что он из новых. Вроде как бывший офицер. Месяца три-четыре как в Москве объявился. У меня теперь столько стукачей нет, как прежде. Что мне расскажут, за то и спасибо.

Не успели мы выйти на улицу, как почувствовали атмосферу крайнего напряжения. Где-то вдали разрывали воздух фабричные гудки. Люди, идущие по улице, были чересчур возбуждены.

– Белая сволочь! Контра! – раздавались чуть ли не крики со всех сторон. – Эти гады за все ответят! Давить всех золотопогонных, как вшей!

Даже не спрашивая, по отрывкам фраз стало понятно, что случилось: вчера было совершено покушение на Ленина. Я разъяснил, как мог, ситуацию все еще не понимающему, что происходит, Воскобойникову. Тот слегка поразмыслил и выдал на редкость здравую мысль:

– Господи, да сейчас большевики стрелять начнут. Не будут разбираться, а просто стрелять.

В подтверждение его слов, проходя мимо одного из дворов, услышали злобные крики и стенания.

– Контра!! Сука!! Лакейская морда!!

– За что?! Пощадите!!

Там явно кого-то били, а во двор уже стекался возбужденный и жаждущий крови пролетариат. На ближайшем перекрестке какой-то оратор в пенсне и гимназической фуражке кричал о красном мщении врагам революции, которые осмелились пролить кровь вождя всего мирового пролетариата. Его слова были затасканными, напыщенными, а в тоне слышались истеричные нотки. Собравшиеся вокруг него два десятка мужчин и женщин криками и матом поддерживали оратора.

Нетрудно было заметить, что хозяева заведений в растерянности, не зная чего ожидать от возбудившихся пролетариев. Впрочем, некоторые из них, как, например, владелец парикмахерской, мимо которой мы сейчас шли, торопливо закрывали свои заведения. Хозяин трактира, здоровый мужчина, стоявший у входа с парой половых, с тяжелым раздумьем смотрел на злой и возбужденный народ. Рядом с ним находился закрытый, причем давно, судя по потемневшим доскам, которыми был забит вход и окна, большой магазин. Судя по сбитой вывеске, этот магазин имел рисунок в виде герба Российской империи или надпись «поставщик двора Его Величества». Как мне пояснил в свое время Иван Николаевич, в прошлом году наступило страшное время, когда пьяные толпы, уподобившись дикарям, бегали по городу, уничтожая все то, что имело отношение к Российской империи.

Свободных извозчиков на нашем пути не было, а трамваи были забиты народом. В легковых и грузовых машинах, проезжавших по улице, сидели или стояли вооруженные люди. Создавалось такое впечатление, что вся Москва вышла на улицы, вот только зачем, большая часть горожан, похоже, не знала. По принципу: все идут, и я иду. Все это я отмечал мельком, на автомате, но когда трое мастеровых, которые резко сменили направление и направились в нашу сторону, они сразу получили среднюю степень опасности. Вот только оказалось, что шли они не к нам, а к ладному, крепкому парню, шедшему впереди нас. Молодой человек при виде их остановился, бросая испуганные взгляды по сторонам.

– Глянь, братцы, это Юрасов, сволочь дворянская! Попался, гаденыш! Юнкер недобитый!

Прохожие при этих криках стали собираться в толпу. Взгляды у них, при подобных словах, становились злыми и тяжелыми. Решать надо было быстро, пока толпа колеблется.

Обойдя растерявшегося парня, я быстрым шагом подошел к троице скалящей зубы пролетариев, уже готовых кинуться на парнишку. Они даже толком не поняли, что произошло, когда перед ними встал я. Бил я не в полную силу, но им хватило, чтобы, брызгая кровью, рухнуть на мостовую, воя от боли. Толпа на миг опешила, но уже в следующую секунду на меня бросился с крепким матом и запахом перегара здоровый мужик в выцветшей гимнастерке и сразу покатился со сломанной рукой по земле, крича от боли. Я сделал шаг вперед, выхватывая из-под пиджака кольт, и сразу краем глаза заметил, как рядом со мной встал Воскобойников с револьвером в руке. Только что собравшиеся люди были единым целым, злы, сильны, готовы броситься и бить в кровь, исступленно топтать ногами, но вдруг каждый из них прямо сейчас осознал, глядя в глаза человека с оружием, что именно его он сейчас убьет. Вот прямо сейчас нажмет на спусковой крючок и выстрелит. Короткая и жесткая расправа, произошедшая на их глазах, кровь и дикие крики лежащих на мостовой людей подготовили их к этой мысли. Озлобленность схлынула, оставив страх. Именно он заставил толпу отступить на шаг, затем другой, а стоило одной из женщин, не выдержав напряжения, дико закричать: «Помогите, убивают!!» – как толпа кинулась врассыпную.