Райса Уолкер - Осколки времени [litres]

За его спиной у подножия храма собралась толпа. Большинство из них смотрит на прямоугольный балкон, выступающий над главным входом, обрамленный балясинами и окруженный телевизионными камерами. Один микрофон расположен в центре, а другой – справа.

«Это первое публичное выступление сестры Пруденс с момента ее краткой остановки на киристском инаугурационном балу после последних выборов, и… – Он замолкает и прижимает палец к уху. – Она выходит».

Двери открываются, и на улицу выходит четыре мужчины, все в темных костюмах. Два из них вооружены винтовками. Они направляются к краю балкона, оглядывая толпу. Один из них делает движение рукой, и несколько человек на периферии, тоже вооруженных, придвигаются чуть ближе.

Парень, стоящий ближе всех к двери, носит темные очки, несмотря на мрачную погоду. Его лицо кажется мне знакомым. Когда камеры приближаются, я вижу, что это Патрик Конвелл.

Конвелл тянется назад, чтобы снова открыть дверь, и выходит Пруденс, сопровождаемая невысоким темноволосым человеком в церковной одежде, который спешит к микрофону справа. Только недавно видев Пруденс в Лондоне, я ожидаю увидеть ее более взрослую версию, но этой девушке не больше двадцати. На ней белое платье, похожее на тогу, которое напоминает мне то, что было на ней в Истеро в ту ночь, когда мы с Кирнаном наблюдали, как она «чудесным» образом превратилась в новое воплощение Кира.

За исключением того, что она очень беременна. На седьмом месяце, а может, и больше. И выражение ее лица уже не такое живое, как в ту ночь в Истеро, – оно стеклянное, почти пустое, как тогда, когда я видела ее с Саймоном во время шоу Кирнана в парке Норумбега.

Бросаю взгляд на Кэтрин. Слеза скатывается по ее щеке и застревает в одной из морщинок возле рта. Я тянусь к ее руке, но она придвигается ближе к экрану.

Пруденс стоит у центрального микрофона, опустив голову. Ее волосы длиннее, чем я их помню, за исключением некоторых фотографий в Интернете, и темные кудри частично скрывают ее лицо. Она худая – ее ключицы и плечи выглядят так, будто они вот-вот разрежут ее кожу, и живот от этого еще более заметен.

Пруденс бросает на Конвелла нервный взгляд и начинает говорить. Я не вижу ее рук, но она смотрит вниз, будто читает сценарий. Ее голос мягче, чем я помню, более неуверенный, но я никогда не разговаривала с ней, когда она была так молода.

«Я пришла сюда сегодня с пророчеством, но те, кто идет по Пути, знают, что это больше, чем предсказание. Это есть истина». Она делает паузу, и низкий мужчина у другого микрофона начинает переводить.

Когда он заканчивает, Пруденс продолжает: «Книга Кира» говорит нам, что настанет время, когда земля восстанет, чтобы наказать своих нерадивых хранителей, тех, кто берет ее ресурсы, но не использует их мудро, тех, кто отказывается следовать за… – Она замолкает, сглатывает и начинает снова: – Тех, кто отказывается следовать Путем Кира».

Еще одна пауза для перевода, затем она продолжает ровным голосом: «Уже есть знаки, даже здесь, в Бразилии, где вы почувствовали землетрясение и пережили самую страшную засуху на своей памяти. Время еще есть, но часов осталось совсем немного. Те, кто не раскается, столкнутся с гневом Кира, ибо приближается день Отбора». Когда переводчик заканчивает, Конвелл хватает Пруденс за руку, но она отстраняется и смотрит на толпу. Ее лицо впервые оживает. «Идите! – кричит она умоляющим голосом. – Идите в храм и просите…»

Последние слова она выкрикивает, обернувшись через плечо, пока один из мужчин протягивает руку и отключает микрофон. Конвелл хватает ее за обе руки. Она пытается вырваться, но он тащит ее через дверной проем. Слабая голубая вспышка – и еще один мужчина присоединяется к Конвеллу, чтобы помочь усмирить ее.

Камера снова переключается на переводчика, который смотрит на бумагу в своих руках. Письменная речь не должна включать в себя последние слова, которые она выкрикнула, поэтому он выглядит озадаченно: « Vão! Vão ao templo e imp …» [12] Vão! Vão ao templo e imp ( порт. ) – Идите! Идите в храм и про…

Один из охранников похлопывает его по руке. « Perdão » [13] Perdão ( порт. ) – прости. , – тихо произносит он, торопливо возвращаясь в храм.

Камера снова переключается на диктора, который начинает пересказывать события.

– Останови, – говорит Кэтрин почти шепотом. Она сидит на корточках рядом со столом, не сводя глаз с монитора. – Перемотай назад. Вернись к тому самому моменту, когда она предупреждает толпу.

Коннор делает это, и мы снова слышим: «…день Отбора уже близок».

Когда ее лицо поворачивается к камере, Кэтрин говорит:

– Приостанови запись. Приостанови и увеличь изображение.

Коннор останавливается в том месте, где Конвелл тащит Пруденс через дверь.

– Я не могу увеличить изображение. Раскрою запись на весь экран.

Я вижу синюю вспышку и показываю на экране:

– Ты видишь это, Коннор?

– Голова Конвелла откинулась назад? Может быть, она ударила его.

– Я вижу, – говорит Кэтрин. – Только не голубой, а оранжевый. Кто-то пришел с ключом. Но это не то, что я хотела узнать. Вернись еще немного назад. Мне нужно увидеть ее лицо.

Коннор перематывает видео, пока не добирается до самого ясного, близкого кадра с ее лицом.

Кэтрин пристально смотрит на него, и я подхожу ближе к монитору, чтобы сделать то же самое. Мой рот открывается от изумления, потому что теперь я тоже это вижу.

– Это не Пруденс, – говорит Кэтрин.

И она права.

Различия почти неуловимы, но все же достаточно заметны для матери. Или для бабушки.

На тыльной стороне ладони, которой она пытается оттолкнуть Конвелла, изображена татуировка в виде лотоса, но костяшки пальцев на этой руке покраснели и кровоточат. Нос немного длиннее, лицо чуть тоньше, губы полнее. Глаза у нее совсем не те серо-голубые, что Пру унаследовала от Кэтрин.

Они зеленые.

Девушка, которая смотрит на нас с экрана, не Пруденс. Это я.

«Король Георг III и его парламент отказали нашим предкам в праве издавать свои собственные законы. Они восстали, они победили, и они создали то правительство, которое мы имеем сегодня. Но мужчины, по-видимому, не понимают, что теперь они продолжают по отношению к женщинам тот же самый деспотический порядок, который король Георг проводил по отношению к американским колониям».

Зал заполнен сотнями людей, причем больше половины из них – женщины. Это очень разношерстная компания. Некоторые одеты просто, явно из рабочего класса. Другие носят более дорогие, модные наряды (в том числе платья Долли Варден, как у меня), будто они вышли на вечер в театр.