Василий Панфилов - Дипломная работа [СИ]

– …но тут – надо! Мы ж хотим на лучших чувствах французов сыграть, а здесь тонко работать придётся.

– А надо ли? – перебил меня Адамусь, подобравшись в огромном кресле, – Остроумные комбинации парижане любят!

– Так-то да, – соглашаюсь с ним, поставив на подлокотник огромную кружку какао и смахивая крошки от печенья с губ, – но есть подвох! А ну как почувствуют себя одураченными и оскорблёнными? Тут же не сколько остроумие, сколько игра на лучших чувствах французов. И противник у нас тоже непростой.

– Да уж, – уныло протянул Чиж, снова раскинувшись крестом на полу и глядя в высокий потолок с лепниной, – свора эта великокняжеская, да камарилья придворная! Париж чуть не пригородом Петербурга мнят!

– А я о чём?! – дёргаю плечом, – Дворцы, дома, знакомства за десятки лет… понимать надо!

– Так… – задумался Адамусь, – а если заметки из Африки зачастить в газеты? И там уже – акцентики!

– На сословиях, а?! – филином заухал Илья, оторвавшись таскания конфет из вазы вперемешку с шумным сёрбаньем кофия, – Дескать, такой-то почтенный член Фолксраада сделал што-то там… не суть важно! С приписочкой, что он – бывший крестьянин из села Голозадово-Голодаевка, к примеру. А ныне… ну, бал даёт благотворительный. Можно даже и приврать чутка, ради красного словца!

– Да и врать не придётся, – тихохонько засмеялся Санька, – потому как когда мужик устраивает посиделки для соседей, это просто посиделки. А если тот же мужик в миллионщики выбился, или в члены Фолксраада, то уже – приём!

– Идея! – признал я, делая пометку и расписывая подробности, предлагаемые возбуждёнными парнями.

– Улыбочки! – оттолкнувшись спиной, Санька вскочил на ноги и закружился в пируэте, награждая воздух размашистыми ударами пяток.

– Противненькие! – остановившись, он отобрал у Ильи развёрнутую конфету, и сунув её за щеку, ткнул в меня пальцем, – Как ты умеешь!

– Я?!

– Могёшь, – весомо подтвердил Илья, снова зарывшись в вазу, где навалом лежало с десяток видов конфет.

– Ты, ты! – закивал Адамусь, – Не замечал? На заводе улыбочек твоих пуще выговоров боятся! Ну-кась, представь, что ты того молодого, как его…

– Жерома, – подсказал Санька, шурша фантиком наперегонки с Ильёй.

– Во, его! – закивал Ивашкевич, – Да не мне! Перед зеркалом!

Послушно встав перед трюмо, старательно представил, что стою перед молодым и самонадеянным парнем, и…

– … в морду хочется сунуть, – констатирую удивлённо, – себе же, а?! Думаешь, стоит растиражировать?

– Ещё как! – убеждённо отозвался брат, – Ты только представь, если нужному человеку, да в нужном месте! До мурашек пробирает! Если уже наскипдарены, то и сунутся к тебе со скандалом – на раз-два.

– Так улыбаться надобно, штобы никто не видел, – педантично уточнил литвин, – помимо него, разумеется!

– Ну, не знаю… – я потёр губы, будто снимая ухмылочку, – тут же, ети, талант нужо́н!

– Гадостную такую, эт да, – засмеялся Военгский, – но если посольские и те, ково знают за наших людей, начнут улыбаться при встречах с ненашими? А! Здесь, кстати, анекдотцев можно серию пустить, попошлее, оно тогда улыбочка сама и будет лезть.

– Есть такое… – чуть задумавшись, припоминаю папочку с мелкими гнусностями имперских посольских, лежащую у Матвеева. По мелочи: грехи содомские, выходки пьяные и такое всё… не поощряемое обществом, да попротивней чтоб. Ну и анекдотцами разбавить, да! С карикатурами.

Не я нарушил наше негласное перемирие, и если власти Российской Империи не могут одёрнуть зарвавшихся подданных, а напротив, гласно и негласно поощряют к гадостям, то…

… идей у меня много. Особенно почему-то к слову «Самодержец» похабщины весёлой много в голову лезет.

– Через Жан-Жака можно подойти, – предложил брат, – тесть его… ну, пусть будущий! Он же в издательском деле человек не последний? Воот…

– Подойти-то можно и без Жан-Жака, – возражаю я, – Весь смысл в том, чтобы это была не наша интрига, а пляска на граблях этих… из монархической камарильи.

– А если утечку? Ну… чево-нибудь! – прочавкал брат.

– Жопа слипнется! – прикрикнул я на него, – Хорош конфеты жрать, в самом деле! Как сухарики грызёшь, право-слово! Што за утечка-то?

– Да подумал… последняя, не смотри так! Подумал, што вокруг нас репортёры вьются, да в друзья набиваются, так? Не нас конкретно, а вообще, – помахал рукой с зажатым фантиком Санька, – так почему бы и не слить? Как бы невзначай.

– Идея, – признал я, – конкретика есть у ково?

– Так-так-так… – вытянулся сусликом литвин, подскочив с кресла, – Жопошничество!

– Чево, блять?! – вылупился я ошарашенно на Ивашкевича.

– Жопошничество, – ухмыляясь до треснутых губ, подтвердил Адамусь, – согласно британским традициям!

– Ещё раз, – попросил его, не уловив идеи, – только теперь с пояснениями. Традиции британских школ знаю, переведи теперь на язык родных осин!

– Так вы… – с видом полного превосходства поглядел на нас Адамусь, принимая наполеоновскую позу, – о Пажеском корпусе какие слухи ходят?

– А-а… – хлопаю себя по лбу.

– Бэ! – передразнил он, – Я и говорю – жопошничество! Чуть ли не обряд посвящения при поступлении через порванную сраку устраивают.

– Ну… – начал неуверенно я, – это уже, думаю, вряд ли…

– Я тоже так думаю, – перебил меня литвин, – но ведь есть? Есть разговоры? Пажеский корпус, как рассадник… и далее, вплоть до Преображенского полка.

– А! Понял! Кропоткин как раз в своих «Записках революционера» недавно писал, – я закрыл глаза и начал цитировать по памяти:

– «В силу этого камер-пажи делали все, что хотели. Всего лишь за год до моего поступления в корпус любимая игра их заключалась в том, что они собирали ночью новичков в одну комнату и гоняли их в ночных сорочках по кругу, как лошадей в цирке. Одни камер-пажи стояли в круге, другие – вне его и гуттаперчевыми хлыстами беспощадно стегали мальчиков. „Цирк“ обыкновенно заканчивался отвратительной оргией на восточный лад…»

– Считается, – усмехаюсь, – что нравы Пажеского корпуса с тех времён претерпели некоторые изменения в сторону большей нравственности, но если что изменилось, то явно не слишком.

– Г-гвардия! – мотанул головой Санька – по-видимому, слишком живо представив себе услышанное. Ну да, не всегда воображение художника во благо! Сам, хм… такой же.

– Гвардия и МИД, – уточнил Адамусь, – ну и придворная служба, разумеется.

– Кто там ещё… – щёлкаю пальцами, брезгуя произносить вслух некоторые слова.

– Жопошники? – зачем-то уточнил литвин, – Так… дай Бог памяти… за Пажеский корпус могу ручаться, императорское училище правоведенья – слышал, но уточнить надо.

Ну и так, отдельные… вплоть до гимназий.