Валерия Лагутина - Игры Богов. Книга первая. Захватчик: Тропою войны

– Хочу перенести свой тотем в твой дом.

Ратибор удивлённо смотрит на неё:

– Разве тебе плохо?

«Что?!»– возмущённый взгляд девушки красноречивее слов говорит о её оскорблённых чувствах и Кайра, наотмашь ударив Ратибора по лицу, встаёт.

– Не делай вид, что не понимаешь. Это тебе не к лицу.

Девушка поднимает с пола разбросанную одежду, стараясь не смотреть в сторону мужчины, чувствует его взгляд и, словно стараясь возбудить желание капризного партнёра, двигается ещё более плавно и вызывающе, призывая его к решительным действиям.

Ратибор молча наблюдает за каждым движением её гибкого мускулистого тела. Огонь очага ярким пламенем отражается на её стройных ногах, округлой попке, высокой упругой груди. Ну что ещё надо мужчине?

«Чего же он ждёт»?– так и не дождавшись ответного хода, думает девушка и, собрав всю одежду в охапку, бросает в сторону Ратибора гневный взгляд и идёт к выходу.

–Не поцелуешь напоследок?– кричит ей Ратибор.

«Наглец!»

Выхватив кинжал из ножен на штанах и, мгновенно разворачиваясь, Кайра делает резкий выброс вперёд.

Кинжал со свистом несётся к мужчине.

Ни один мускул на теле и лице охотника не дёрнулся, выдавая его чувства. Взгляд так и остался холоден и насмешлив.

«Ты хочешь напугать мен?! Меня, самого бесстрашного из всех ирков»?

Просвистев над головой мужчины, остриё вонзается прямо в пучок волос в миллиметре от его головы и кончик рукояти, быстро раскачиваясь, тихо звенит.

– Твоя выдержка достойна уважения,– ухмыляется девушка, бросив в его сторону полный ядовитого гнева взгляд, отдёргивает полог шкуры и, помедлив, поворачивается и грустно добавляет:

–В отличие от тебя самого.

И так и выходит из землянки, ничем не прикрывшись, выставляя на- показ свою наготу и как бы спрашивая: ну, чего тебе не хватает, дурак ты эдакий?

Ратибор улыбается, не вставая, выдергивает из стены кинжал, и, прицеливаясь, бросает в сторону двери.

«Ну и дура! Что ушла. Осталась бы, порезвились ещё», – особо не сожалея, думает Ратибор, наблюдая, как стальное лезвие чуть – чуть не по рукоять входит в высушенное бревно так, что слышится треск расходящейся древесины.

Мужчина удовлетворённо улыбается, кладёт руки под голову, закрывает глаза и, широко зевнув, начинает сочно храпеть.

Последний луч Солнца ласково скользнул по тёмному небосклону и ушёл на покой, освободив место холодной бледной Луне, лениво наблюдающей за угасанием дневных забот мелких людишек со своего поста.

На высоком берегу реки, закрытая сплошной стеной из высокого ельника, переплетённого ивой, с одним узким проходом раскинулась деревня славличей.

Несколько десятков треугольных бревенчатых полуземлянок, уходящих крышей в землю, расположились рядами по кругу. Из некоторых через крышу идёт густой едкий дым, рассевая прозрачный воздух.

На круглой площади в центре деревни, выложенный в несколько рядов булыжниками, горит большой костёр, освещаяязыками пламени молодых парней и девушек, сидящих вокруг него.

Среди них уже знакомые нам Йорка и Койву.

Пожилая женщина с бубном – Йогу – с открытым добрым лицом сидит в самом центе круга рядом с костром.

– Для многих из вас завтра ответственный день. Он покажет, к кому благосклонна Мать-сыра – земля, а к кому-нет.

Молодёжь в круге озабоченно переглядывается и тихо шумит, заметно волнуясь.

Ударив крепкой рукой в бубен, Йога обводитвсех пристальным взглядом, и те вмиг замолкают, смотря на неё раскрытыми в почтительном страхе глазами.

–Но не стоит переживать, если не получиться с первого раза, продолжает женщина.– Помните, жизнь-это испытания, которым подвергают нас боги. Кого то они любят с самого рождения, а кому то приходится завоёвывать их любовь своими поступками. А теперь ступайте и хорошенько поспите. Завтра для вас предстоит важный день.

Йога снова бьёт несколько раз в бубен и поднимается.

Следом встаёт собравшаяся молодёжь и расходится парами и в одиночку по домам.

Сверкающие языки костра медленно угасают, пока на земле не останутся одни только обуглившиесячёрные головёшки с мерцающими в них огненными искрами-остатками некогда мощного, а теперь затихнувшего пламени.

Тлеющие огоньки очага бросают блики на тёмные брёвна избы, единственный свет в которой исходит от смотрящих в круглое отверстие в крыши звёзд, на застланные шкурами насты у стен и прочные клетки из тонких веток, соединённых ивовыми прутьями, за которыми дремлют несколько куриц и две козы.

От угасающих угольков навстречу свежему воздуху в отверстие в крыше тянетсяк мигающим на небе звёздам тонкая струйка дыма.

Шаловливый ветерок колыхнул шкуру на дверном проёме и тихонько пробрался в помещение, поиграл с почти угасшим костром, возродив несколько слабых искорок, прошуршал ветками засохших растений, развешанный вдоль стены, заглянул в курятник, проверив его обитателей на чуткость, и спрятался в густых волосах спящей Йорки.

Девушка улыбнулась.

Ей снился он.

С неба в сторону земли летит звезда.

Приближаясь, она становится всё больше и больше, закрывая собой горизонт и разбросанные по нему россыпи сверкающих звёзд. Голубой струящийся хвост белым заревом разрезает ночную темноту и рассыпается на сотни мельчайших частичек, гаснущих в глубоком мраке.

Острым концом звезда врезается в толщу земли, выбрасывая вверх клубы огня и пыли и, протащив своё продолговатое тело между разбросанных её мощью ёлок, оставляет на сникнувшей траве, смешанной с чернозёмом, глубокую борозду.

И огромный трёхглавый змей, сверкая тремя парами разгневанных глаз, вылетает из охватившего лес пламя и разевает пасть прямо на Йорку.

Девушкаиспуганно открывает глаза, резко садится и оглядывается.

У соседней стены, широко раскину руки и высунув из – под шкуры ноги спит отец, густым храпом показывая, какой у него крепкий сон.

Куры безмолвно сидят на своих тросточках, сонно свесив головки.

Угли совсем погасли.

Йорка встаёт, нежась от ранней сырости, на цыпочках идёт к очагу и шурудитголовешки железным прудом и слабые искорки, пробуждённые живительным кислородом, с новой силой бегут по затухшим уголькам, возрождая угасшее пламя.

Сладко зевнув, девушка возвращается к насту, забирается под шкуру с головой и закрывает глаза.

Глава 4

Двадцатилетнему Теймуру было тесно в своём клане. Звание лучшего бойца и меткого стрелка уже не приносило ему той, детской радости. Тщеславная душа просила величия. И тёмные мысли, подогреваемые хитрым Шаманом, всё чаще и чаще туманили его сознание. А тут ещё…

Медленно передвигаясь на вороном коне, едет Теймур по степени, сжав в злости губы. Нет, не болезнь отца заботит его.