Дмитрий Ю - Кировская весна 1931-1935

Это говорит коренастый мужичок, в рубахе из домотканого холста и в жилете с медными пуговицами, в тяжёлых сапогах, – они давно не мазаны дёгтем и кажутся склёпанными из кровельного железа. У него большая, круглая голова, густо засеянная серой щетиной, красноватое, толстое лицо тоже щетинисто; видно, что в недалёком прошлом он обладал густейшей, окладистой бородою. По виду своему, манере говорить и двигаться он был для пионеров стариком, да и сам себя также ощущал перед молодым племенем Страны Советов.

Когда ребята подошли к заранее подготовленному для пионерского костра костровищу, он работал как раз неподалеку, в нескольких метрах, и прогонять его стало как-то неловко, хотя, конечно, к пионерии он никакого отношения не имел. Однако, не прошло и пяти минут с того мгновения, как языки пламени поднялись к небу, как старик подсел к костру и спросил:

– Не помешаю?

Отрядный пионерский вожатый Лёша Бочин смущенно промолчал, не найдя сходу верного слова, а ребята загомонили: нет-нет, посидите с нами. И вот теперь непрошенный гость, не торопясь, раздумчиво, взвешивая слова, заговорил:

– Бога, дескать, нету. Нам, конешно, в трудовой нашей жизни, богом интересоваться некогда было. Есть, нет – это даже не касаемо нас, а всё-таки как будто несуразно, когда на бога малыши кричат. Бог-от не вчерась выдуман, он – привычка древних лет. Праздники отменили, ну, так что? Люди водку и в будни пьют. А бывало, накануне праздника, в баню сходишь, попаришься.

– Так ведь это и в будни можно, в баню-то? – спросил горнист Миша Боровнюк.

– Кто говорит – нельзя? Можно, да уж смак не тот. В праздник-то сходишь в церкву, постоишь…

– Ходите и теперь ведь – возразил отчаянно рыжий пионер Костя Закурдаев.

– Смак, говорю, не тот, робята! Теперь и поп служит робко, и певчих нет, и свечек мало перед образами. Всё прибеднилось. А бывало, поп петухом ходил, красовался, девки, бабы нарядные – благообразно было! Теперь девок да парней в церкву палкой не загонишь. Они вон в час обедни мячом играют, а то – в городки. И бабы, помоложе которые, развинтились. Баба к мужу боком становится, я, говорит, не лошадь…

Сиповатый голос его зазвучал горячее, он подбросил в костёр несколько свежих щепок и провёл пальцем по острию топора. Он устраивал сходни с берега в реку; незатейливая работа: надобно загнать в дно реки два кола и два кола на берегу, затем нужно связать их двумя досками, а к этим доскам пришить гвоздями ещё четыре. Для одного человека тут всей работы – на два часа, но он не спешит и возится с нею второй день, хотя хорошо видно, что действовать топором он умеет очень ловко.

В разговор вступила доселе молчавшая Рая Гринштейн. В свои четырнадцать лет она активно готовилась стать комсомолкой и проработала решения последнего съезда комсомола назубок:

– Тут я с Вами не соглашусь. О разрушении института семьи речи нет уже давно, это были заблуждения троцкистов. Напротив, семья станет крепче, когда женщина отринет домашне-кухонное рабство и выйдет на работу в поле или на фабрику. Ведь на помощь женщине придут консультации по родильной помощи, ясли, детские сады, общественные столовые. Раз женщины составляют половину населения, значит производство зерна, мяса, вообще все товарное производство вырастет вдвое! Да тут у нас получится не двойная даже, а тройная польза: и облегчение женщине, и рост ее личного благосостояния и рост благосостояния всех трудящихся масс! Не удивительно, что этот переход от кухни к социалистическому общественно-полезному труду начинает молодежь, под водительством ленинского комсомола!

Не спеша, старик снова начал затёсывать кол, пропуская слова сквозь густые подстриженные усы:

– Спорить я не согласен с вами насчёт молодёжи, она, конешно, действует… добровольно, скажем. Ну однако нам её понять нельзя. Она, похоже, хочет все дела сразу изделать. У неё, может, такой расчёт, чтобы к пятидесяти годам все барами жили. Может, в таком расчёте она и того… бесится.

– Как так бесится? О чем Вы? – спросил, очевидно задетый этим определением, пионервожатый Лёша.

– Ну, да, конешно, это слово – от нашего необразования: не бесится, а вообще, значит… действует! И – учёная, это видно. Экзаменты держит на высокие должности, из мужиков метит куда повыше. Некоторые – достигают: тут недалеко сельсоветом вертит паренёк, так я его подпаском знавал, потом, значит, он в Красной Армии служил, а теперь вот – пожалуйте! Старики его слушать обязаны! Герой!

– Вот, и мой старший брат недавно с Красной Армии вернулся, уважением пользуется – чуть смущаясь, но горячо добавил барабанщик Егорушка.

– И я про то, – добавил старик, – бывало, парень пошагает в солдатах три-четыре года, воротится в деревню и всё-таки – свой человек! Ежели и покажет городскую, военную спесь, так – ненадолго, покуражится годок и – опять мужик в полном виде. А теперь из Красной-то через два года приходит парень фармазон-фармазоном и сразу начинает все обстоятельства опровергать. Настоящего солдата и не заметно в нём, кроме выправки, однако – воюет против всех граждан мужиков и нет для него никакого уёму. У него – ни усов, ни бороды, а он ставит себя учителем…

– Плохо учит? – спросил Миша Боровнюк.

Старик швырнул окурок в воду, швырнул вслед за ним щепку и, сморщив щетинистое лицо, ответил:

– Я вам, гражданин пионер, прямо скажу: не в том досада, что – учит, а в том, что правильно учит, курвин сын!

– Непонятно это Вы говорите – продолжил разговор Костя.

– Нет, понять можно! Досада в том, что обидно: я всю жизнь дело знал, а оказывается – не так знал, дураком жил! Вот оно что! Кабы он врал, я бы над ним смеялся, а так, как есть, – он прёт на меня, мне же и увернуться некуда. Он в хозяйство-то вжиться не успел, по возрасту его. А – чего-то нанюхался… Кабы из него, как из меня, земля жилы-то вытянула, так он бы про колхозы не кричал, а кричал бы: не троньте! Да-а! Он в колхоз толкает – почему? Потому, видишь ты, что он на тракториста выучился, ему выгодно на машине сидеть, колёсико вертеть.

– То, что комсомольцы, батраки, вернувшиеся на село бойцы Красной армии идут на трактор – это нормально. И он не просто вращает штурвал, он способствует росту производительности труда в сельском хозяйстве! Неужели Вы с Вашим большим опытом сельхоз работ этого не понимаете? – горячился Лёша.

– При старом строе крестьяне работали в одиночку, работали старыми дедовскими способами, старыми орудиями труда, работали на помещиков и капиталистов, на кулаков и спекулянтов, работали, живя впроголодь и обогащая других. При новом, колхозном строе крестьяне работают сообща, артельно, работают при помощи новых орудий – тракторов и сельхозмашин, работают на себя и на свои колхозы, живут без капиталистов и помещиков, без кулаков и спекулянтов, работают для того, чтобы изо дня в день улучшать свое материальное и культурное положение – добавила Рая Гринштейн.