Майкл Муркок - Иерусалим правит

— Мы родились друг для друга, — добавила она. — Мы принадлежим друг другу, ты и я, мой любимый Макс, mon cher ami, mein cher papa [356]. — И она повернулась к темневшему морю и рассмеялась, как будто внезапно испугавшись глубины собственных эмоций. Она дрожала. Становилось прохладно. — Давай вернемся, — прошептала Эсме.

Я навсегда запомню Александрию такой: вечером жара отступает, и ветер начинает покачивать пальмы и кедры на склонах гор, и появляются огоньки, один за другим, круг за кругом, словно драгоценности, украшающие какую-то богатую вдову, и запахи моря и пустыни смешиваются, и повозки, мчащиеся по улицам, замирают на миг, словно ожидая перехода от дня к ночи, как будто этого перехода может не быть… И я помню мгновение высшего счастья, когда возлюбленная назвала меня своим другом.

За всю свою жизнь я испытал лишь несколько подобных моментов. Я научился ценить их и не жалеть о том, что они миновали. Я навеки сохраню благодарные воспоминания о былой любви.

Птицы умирают во мне, одна за другой.

Vögel füllen meyn Brust. Vögel sterben in mir. Einer nach dem anderen [357].

И что с этим поделать?

Земля руин, мечтаний и смерти; земля пыли и призраков. Здесь родились все великие цивилизации планеты, и сюда они приходят, чтобы умереть. Здесь погибла Британская империя, без чести, без благородства, без друзей, как погибли прежде греки, римляне, турки и французы. Ибо британцы тоже вдохнули ядовитые семена Карфагена, почувствовали их сладость и отнесли их домой, в Англию, где семена получили более привычные названия и скоро прижились — точно так же иван-чай когда-то именовали в Помпеях «огненной травой». Преходящие империи так и не выучили два урока. Первый: нападать на Москву — это настоящее самоуничтожение. Второй: никогда не захватывайте Египет. Наполеон, единственный равный Александру полководец и философ, мог бы спастись, если бы совершил лишь одну из этих ошибок. Я не стану даже обсуждать «проклятие могилы мумии», миф, который и привел нас в Египет, но вера в такие чары отражает более глубокую истину. Проклятие навлечет на себя любая другая страна, если попытается вмешаться в дела Египта. Египет — суровая старая мать, которая жестоко карает нарушителей покоя ее старости; и особое наказание припасено для тех, кто пожелает «возродить» ее. Эта страна слишком устала для возрождения. Она хочет только того, чтобы ее оставили в покое, хочет жить в своих воспоминаниях и обломках своей славы. По ее собственным меркам, она может прожить как минимум еще тысячу лет.

Большую часть этого профессор Квелч объяснил мне следующим утром, когда мы шли к особой платформе великолепной железнодорожной станции Роберта Стефенсона [358](то были единственные британские монументы, которые могли соперничать с храмами и могилами фараонов). Я немного подустал. Я осушил некоторое количество бокалов портвейна с прекрасными благородными англичанами, служившими правительству его величества; ведь было Рождество. Им, конечно, предоставили отпуск на этот странный английский праздник, День подарков [359], когда все крепкие мужчины выходят на деревенские лужайки и участвуют в жестоких кулачных боях. И теперь, в недоумении пробираясь сквозь толпу нищих, портье, гидов и торговцев всеми мыслимыми подделками, я уже не чувствовал особенного огорчения от того, что не родился англичанином. Я жалел своих вчерашних товарищей, ведь им предстояло тяжкое спортивное испытание. Но, возможно, они были созданы из более прочного материала и уже готовились к бою с энтузиазмом, который у представителей другой расы непременно стал бы сексуальным?

Конечно, сдержанность в ту ночь несколько ослабла, и их речь, как и их анекдоты, становилась все более и более колоритной, и в итоге Грэйс-гример и Вольф Симэн извинились и ушли. Я признался, что тоскую по бурной жизни, которую вел в своем прежнем отряде. Упомянул, что служил в одном из последних казацких полков, противостоявших красным. Описал злодеяния красных в Киеве и Одессе. Рассказал, какой дешевой стала жизнь, как лучшие девочки из хороших домов были готовы отдаться за щепотку соли или горсть картофеля. Мои собеседники ответили, что им Одесса казалась получше, чем Порт-Саид. В Порт-Саиде, как говорили, царило чудовищное беззаконие, даже хуже, чем в Александрии. Он был процветающим центром белой работорговли в Африке и на Ближнем Востоке, с которым ничего не могли поделать, потому что никто не обладал достаточной властью, чтобы справиться с сутенерами или с их товаром. Мои собеседники бормотали, что люди смирились с такими вещами, и благодарили Бога, что в Англии ничего подобного нет. Увы, они слишком поторопились! Это было еще до того, как болезнь пришла в наш дом. Сегодня половину Лондона не отличишь от грязнейших притонов Леванта, а юные девочки и мальчики совершенно открыто предлагают самые извращенные удовольствия. Мои знакомые в египетской полиции были бы напуганы, если б увидели то, что я вижу каждый день на Портобелло-роуд. И подобное стало настолько привычным, что больше никто не возражает. Когда же они устанут от своего «прогресса» и увидят, что же скрывается за этим словом? Зверь растет год от года; год от года все труднее отыскать обычную справедливость, обычную доброту и человечность. Когда же это закончится?

Профессор Квелч, который не присутствовал на ужине, сказал, что, по его мнению, большая часть английской полиции теперь так же коррумпирована, как и вся полиция египетская.

— В некоторых отделах очень распространено взяточничество. У меня самые верные сведения.

Когда я упомянул о белом рабстве, он пожал плечами. Оно по-прежнему процветало, потому что главных дельцов защищали высокопоставленные чиновники, получавшие долю в прибыли и даровых мальчиков и девочек.

— Конечно, многие британские чиновники не знают об этом, — ответил профессор. — Они полагают, что все в порядке. Кроме того, им известно, как трудно контролировать европейских женщин и их сутенеров. Полицейские, к примеру, могут войти в бордель только в сопровождении представителя той страны, гражданкой которой является мадам. И лишь полицейские отыщут в консульстве нужного чиновника — национальность мадам сразу меняется. Несколько лет назад попытались устроить облаву на сутенеров. В Каире у них есть собственный паша, уродливый субъект по имени Ибрагим эль-Гар’би, толстый, огромный черномазый, который одевается как гурия из арабских ночей. Я достаточно хорошо его знаю. Он — мужчина довольно остроумный и образованный. Если, мой дорогой мальчик, у вас есть какие-то «особые пожелания», то эль-Гар’би — это нужный вам человек.

Я сказал, что мне подобные услуги не требуются, но на меня произвела впечатление глубина познаний Малкольма Квелча — он очень хорошо изучил Египет и его нравы, древние и новые. Я теперь окончательно понял, почему капитан Квелч настаивал, чтобы его брат присматривал за нами.