Майкл Муркок - Иерусалим правит

— Так медленно!

— Быстрее верблюда, сэр Рэнальф! Корабль может перевозить сто пятьдесят человек, включая пассажиров и членов команды, двести тонн товаров и запас топлива, достаточный для того, чтобы проехать десять-двенадцать тысяч миль. Это транспортное средство сможет пересечь самую большую пустыню в мире!

Я объяснил, что там будет четыре палубы. На верхней — рубка управления, комната беспроводной связи, каюты командира и трех офицеров, двухместные пассажирские каюты и четыре люкса. На этой палубе, как я указал на своих планах, будут туалеты, офис, багажное отделение и длинная прогулочная зона, защищенная крышей от палящих лучей солнца. На двух промежуточных палубах — каюты, обеденный салон, кухня, читальный зал, курительная и еще багажные отделения. Я показал Ститону, где планировал установить два крана, весом две тысячи фунтов каждый, чтобы с обеих сторон поднимать багаж и грузы. Особенно радовала меня еще одна важная деталь. На моем наземном корабле будет камера охлаждения, в которой постоянно поддерживается низкая температура. Здесь могли отдыхать пассажиры, измученные жарой пустыни. Все мы на собственном опыте узнали, что в таком чистом воздухе солнечные лучи достигают земли очень легко, не встречая сопротивления. Пребывание под открытом небом, конечно, было крайне опасно, так как излучение воздействовало на головной и спинной мозг (именно по этой причине, напомнил я, арабы всегда носили тяжелые тюрбаны, прикрывая головы и шеи).

Очаровательные спортсменки закричали, засмеялись и начали, пусть и несколько неловко, совершать «перебежки». Интерес сэра Рэнальфа к крикету усилился. Я никогда не понимал британского энтузиазма по поводу этой таинственной игры. Всякий раз, когда удавалось привлечь внимание собеседника, я продолжал объяснять, что оставил на нижних палубах место для складов, каюты рулевого, моторного отсека, ремонтной мастерской, запасов воды и топлива.

— Если вы захотите привлечь к этому делу своих партнеров, то, естественно, зайдет речь о том, что при покорении песчаных просторов маленькие транспортные средства гораздо практичнее такого «земного левиафана». Да, сэр Рэнальф, все мы недавно читали в «Иджипшн газетт», что было доказано: небольшие автомобили особой конструкции, подобные вашей машине, могут пересечь Сахару! Но вы также прочтете и о том, что они подвергаются огромной опасности. Например, возможно нападение дикарей!

— Пустыня, мой дорогой друг, и впрямь переполнена опасностями. Эти язычники — в основном, похоже, берберы из Триполи. Британская полиция бессильна, конечно. Хорошая «перебежка», прекрасная мадемуазель!

— Вы непременно оцените, сэр Рэнальф, превосходство моего «Лайнера пустынь», сравнив его с автомобилями. Грузовой «Лайнер пустынь» измещением в триста пятьдесят тонн обойдется приблизительно в двадцать шесть тысяч фунтов. А сорок грузовиков будут стоить, скажем, по пятьсот фунтов за штуку. Затраты на мой лайнер, вооруженный «буфошами» и «Баннингами» [494], окажутся примерно на шесть тысяч фунтов больше, чем на грузовики, и все же текущие расходы на содержание сорока грузовиков при отсутствии заправочных станций будут значительно выше, чем расходы на мой роскошный крейсер. Для каждого грузовика понадобится по крайней мере двое шоферов — так что минимальный штат составит восемьдесят человек. А для управления моим лайнером будет довольно всего лишь двадцати! Буйные племена в пустынях — это примерно три с половиной миллиона человек. Дикие животные — еще одна опасность. Грузовикам придется останавливаться, понадобится принимать какие-то меры для защиты от этих угроз, а мой лайнер будет двигать день и ночь без остановки. Компанию Томаса Кука это, должно быть, особенно заинтересует.

— Каково! Ха! Ха! Каково! Кук? — Сэр Рэнальф смотрел на меня с беспокойством. — О, нет! Мы уладим ситуацию, не обращаясь к ним. Мой партнер в Асуане всегда интересуется новыми рискованными проектами. Я уверен, что он захочет вас поддержать. Я знаю и других, в Александрии и Каире. Возможно, даже здесь, в Луксоре. Увидимся позже, прославленный бард, и я с радостью помогу отыскать кого-то, кто заинтересуется вашим кораблем! — Он снова отвел взгляд, посмотрев на крикетную ивовую биту и кожаный мяч. — Эта схема, мой прекрасный механик, достойна Суэцкого канала и всех его строителей! Я впечатлен.

Сэр Рэнальф больше не мог держаться в стороне от состязаний; он, покачиваясь, шагнул в клубы пыли, чтобы выхватить биту из рук Эсме и бросить вызов профессору Квелчу, который, глубокомысленно потерев мяч о зад, начал пятиться — такова была характерная особенность этой игры.

Все, знавшие меня в 1926‑м, понимали, откуда — целиком и полностью — Бишофф из Киля взял свои чертежи, когда объявил о постройке «Графини Марианны». В любом случае нацисты перечеркнули все эксперименты и исследования Бишоффа, когда пришли к власти. Я понимал, почему Гитлер принял такое решение, но он уже превращался в обычного близорукого политикана. Идеология нацистов требовала от них продемонстрировать обществу немедленные результаты. Как и в случае Сталина, пришлось пожертвовать всем: жизнью, достоинством, духом. Геббельс оказался прав. Он и его друзья действительно были темпераментными противоположностями терпеливых евреев. Симэна — и того отличала тевтонская решительность. У славянина же есть оба этих достоинства — вот почему он может так легко пережить взлеты и падения истории, сопротивляясь всем чужестранным завоевателям.

Терпение помогало мне избавиться от неуместного напряжения, тогда как Симэна все больше расстраивало поведение неопытной киногруппы и вмешательство сэра Рэнальфа. Во втором случае я мог только посочувствовать режиссеру. Я объяснил сэру Рэнальфу, что задача продюсера — стать эффективным посредником для реализации творческого потенциала художника; но Ститон в кои-то веки почувствовал свою власть и не собирался выпускать ее из рук. Будет ли у фильма достаточный «вес» — вот о чем размышлял сэр Рэнальф. Когда мы потеряли нить рассуждений, он объяснил, что до сих пор мы слишком многое в фильме считали само собой разумеющимся. Характеры следовало углубить.

Мы объединились против него, став одной командой. Мы не совсем понимаем, что он называет «углублением», говорили мы. Все актеры, даже Эсме, играли исключительно хорошо. На экране появились настоящие люди, с которыми могли себя отождествлять другие настоящие люди.

— Но не все!

Сэр Рэнальф настаивал, что фильм должен привлечь максимально широкую аудиторию. Он не был уверен, к примеру, что Эсме действительно покажется сладострастной, чувственной соблазнительницей. Меня его мнение оскорбило. Наша порывистость наглядно демонстрировала сексуальность Эсме. Сама Клара Боу это подтвердила.